Авиация Западного фронта за 12 и 13 ноября уничтожила 14 самолётов, 10 танков, 80 автомашин, взорвала бензозаправочную станцию, вывела из строя 4 орудия и расстреляла свыше двух батальонов вражеской пехоты.

На Волоколамском направлении бойцы генерал-лейтенанта Рокоссовского выбили крупные немецкие силы из пункта С., который фашисты пытались превратить в плацдарм для наступления на шоссе. Во время боя наши танкисты подбили и подожгли много немецких танков, которые оставлены фашистами в районе пункта С.

На остальных участках Западного фронта велись артиллерийская и миномётная перестрелка местного характера и разведывательные действия. Относительное затишье, которое царит за последние дни на некоторых направлениях Западного фронта, возможно, является подготовительным этапом для нового наступления немцев.

К вечеру мороз усилился. К нам попадают немецкие пленные с отмороженными ушами и руками. Пленные одеты далеко не по-зимнему.

«Правда», 15.11.1941

* * *

Директива ОКХ

Группа армий «Центр» Штаб группы армий Оперативный отдел 15.10.1941 № 1968/41 сов. секретно

Штаб вооружённых сил Германии приказал:

Фюрер решил, что капитуляция Москвы не должна быть принята, даже если она будет предложена противником.

Моральное обоснование этого мероприятия совершенно ясно в глазах всего мира. Так же как и в Киеве, в результате взрывов замедленного действия для наших войск возникли чрезвычайные опасности, а поэтому необходимо считаться в ещё большей степени с аналогичным положением в Москве и Ленинграде. То, что Ленинград заминирован и будет защищаться до последнего бойца, объявлено по русскому радио. Необходимо считаться с серьёзной опасностью эпидемий.

Именно поэтому ни один немецкий солдат не должен войти в эти города; всякий, кто попытается оставить города против наших линий, должен быть обстрелян и отогнан обратно.

Небольшие незакрытые проходы, представляющие возможность пропуска потоков населения, устремляющегося во внутреннюю Россию, можно только приветствовать. Кроме того, и для других городов действует правило, что до их захвата они должны быть измотаны артиллерийским обстрелом и воздушными налётами, а их население обращено в бегство. Совершенно безответственно было бы рисковать жизнью немецких солдат для спасения русских городов от пожаров или питать их население за счёт Германии.

Чем большее количество населения советских городов устремится во внутреннюю Россию, тем более увеличится хаос в России и тем легче станет управление и использование оккупированных восточных районов.

Это указание фюрера должно быть доведено до сведения всех командиров.

Добавление группе армий:

Недопустимо любое самовольное сожжение населённых пунктов, которое могло бы угрожать расквартированию наших частей.

За командование группы армий

Начальник штаба ФОН ГРЕЙФЕНБЕРГ

Выехали из Москвы только к вечеру: во-первых, Верховный, как всегда, работал накануне почти до утра, а потому проснулся лишь в одиннадцать часов, во-вторых, это сделали из соображений безопасности: после четырёх начинает темнеть, и немцы уже не летают. Боятся, что не найдут свой аэродром или же не смогут сесть. Значит, меньше вероятности, что заметят с воздуха и нанесут бомбовый удар.

Первым, как всегда, двигался по Волоколамскому шоссе тяжёлый бронированный «паккард» Верховного, за ним – восьмицилиндровый «форд» с охраной. В прежних поездках кортеж обычно сопровождал ещё и автобус с автоматчиками, но в этот раз решили от него отказаться – чтобы не привлекать внимания. В «паккарде», помимо самого Сталина, находились ещё генерал Николай Власик (он сидел рядом с водителем) и два личных охранника. Ехать было недалеко, шестьдесят с чем-то километров – до позиций 4-й танковой бригады Катукова. Осторожный и осмотрительный Николай Сидорович, конечно же, был против этой поездки – слишком опасно, передовая близко, но Сталин настоял.

Он уже не в первый раз ехал на фронт: в начала октября был под Малоярославцем: лично проверял готовность этого важного оборонительного рубежа. А в начале ноября – под Можайском: хотел узнать о настроении в частях. Положение было критическое, можно сказать, отчаянное: Брянский фронт развалился на части (а за ним ещё – Западный и Резервный), советские армии беспорядочно отступали, бросая танки, артиллерию, тягачи, машины и тяжёлое вооружение, Москву, по сути, защищать оказалось некому. Сразу на трёх фронтах (это более восьмисот километров!) зияли гигантские бреши, заткнуть которые было нечем.

Немецкие панцерные дивизии обошли, разорвали оборону Брянского фронта, углубились в тыл сразу на сорок-пятьдесят километров (где-то даже на семьдесят), загнали три советские армии в «котлы». А все попытки Ставки ГКО и Генштаба навести хоть какой-то порядок ни к чему не вели. Было такое впечатление, что командующие фронтами просто не знают, что у них творится: растерялись, утратили связь со своими частями, не управляли ситуацией.

Невозможно было как-то остановить это беспорядочное отступление, создать новую линию обороны: строгие, решительные директивы из Москвы и категорические приказы военных советов не выполнялись, были случаи отхода без боя, без должного сопротивления, просто панического бегства. А в это время 2-я танковая армия Гейнца Гудериана с ходу заняла Орёл (без труда, нагло, одним ударом!), потом захватила Мценск и Малоярославец, стала подбираться к Туле, городу русских оружейников.

В Москве царило паническое настроение: все говорили, что столицу не удержат, сдадут. Члены Политбюро и ГКО едва ли не каждый день напоминали Верховному о гениальном решении мудрого Кутузова – пожертвовать Москвой ради спасения армии, настаивали на скорейшем отъезде в глубокий тыл, в Куйбышев. Там всё уже давно готово: построен отличный, удобный бункер, есть надёжная связь со всеми фронтами и армиями. Можно, мол, управлять страной и войсками прямо из него, не подвергая себя ненужному риску (и других ответственных руководителей партии и правительства – тоже).

За Абельмановской заставой стоял под парами специальный литерный состав, ждал своего пассажира. Как и самолёт на Чкаловском аэродроме. Хоть сегодня отправляйся! Но только надо ли? Это и был главный вопрос, на который Сталин хотел получить ясный ответ. Именно поэтому он в октябре 1941 года выехал под Можайск – понять, как настроены советские бойцы, готовы ли они драться до последнего. И, если нужно, лечь под стенами Кремля.

Поездка на фронт оказалась очень полезной: Сталин понял, что советские бойцы будут драться. До конца, до самой смерти. Настроены очень решительно, отступать не хотят, твердят в один голос: «Отстоим Москву, умрём, но не пустим врага в дорогую столицу! Только вы будьте с нами…» И он их послушал, никуда не поехал, остался в городе.

И, как оказалось, правильно сделал: панику, возникшую 16 октября, быстро подавили, виновных наказали, порядок навели, людей успокоили, новые оборонительные рубежи построили. И приготовились драться дальше.