Во время предвыборной кампании группа американских консультантов без ведома вашингтонских политических кругов связалась с политтехнологом Диком Моррисом, который работал на Белый дом во время избирательной кампании Клинтона, и пригласила его в Москву проконсультировать команду Ельцина – прежде всего его дочь и главного советника Татьяну Дьяченко, – как добиться победы на выборах{67}. В 1996 году после настойчивых слухов, что его будто бы уговаривают отменить выборы, Борис Ельцин по рекомендации своих американских советников повел активную и наступательную избирательную кампанию. Он поднял свой рейтинг и выиграл президентские выборы во втором туре, где его соперником был Геннадий Зюганов. Отчасти победой Ельцин был обязан тому, что завербовал в свой стан одного из своих политических противников – генерала Александра Лебедя, а отчасти тому, что россияне в конечном счете сочли его кандидатуру меньшим злом по сравнению с другими. До сих пор не умолкают дебаты о том, насколько свободными и честными были выборы 1996 года, однако администрация Клинтона испустила дружный вздох облегчения, когда победителем на выборах был объявлен Борис Ельцин – невзирая на то, что в период между двумя турами он пережил тяжелый сердечный приступ. Ельцину эта победа далась слишком высокой ценой. Несмотря на усилия сохранить все втайне, известно, что после 1996 года российскому президенту так и не удалось восстановить прежнюю физическую форму. Его внутренняя политика стала еще более непостоянной, эксцентричной и противоречивой. В 1997 году экономика России более или менее восстановилась, но в 1998 году азиатский финансовый кризис со всей силой ударил по российскому послевыборному «экономическому чуду». В августе 1998 года обрушился рубль, что ввергло в жесточайшие экономические трудности и так с трудом боровшихся за существование россиян. Многие в результате лишились всех своих сбережений. И теперь они вспоминают 1990-е годы как время великих бедствий.

Перед новым российским руководством встала серьезнейшая внешнеполитическая задача – определить, каковы же новая идентичность и новые интересы посткоммунистической России, и выработать средства, которые позволили бы успешно добиваться этих новых целей. Команде Ельцина так и не удалось прийти к единому мнению относительно национальной идентичности и национальных интересов России, и она постоянно колебалась между сотрудничеством и конфронтацией с Западом. Вначале создалось впечатление, что сотрудничество возьмет верх. В администрации Клинтона бытовало мнение, что все внешнеполитические решения Ельцин принимает единолично. «Царствую» – такой глагол он любил употреблять{68}. Первый министр иностранных дел в правительстве Ельцина 41-летний Андрей Козырев в прошлом был советским дипломатом. Еще в самом начале он обозначил свои взгляды: «Наш выбор – …прогресс в соответствии с общепринятыми мерками. Их изобрели на Западе, и в этом смысле я западник и есть. Запад богат, и нам надо дружить с ним – это своего рода клуб первых стран мира, к которому Россия должна по праву принадлежать»{69}. Будучи прагматиком, Козырев понимал, что в интересах России – интегрироваться в евроатлантические институты. Его заместителя Георгия Мамедова официальные представители США считали «достойным переговорщиком»{70}. И все же Козырев вскоре стал объектом яростной критики со стороны чиновников и экспертов, придерживавшихся более традиционных взглядов. Они обвиняли Козырева в том, что он не отстаивает перед Западом интересы России.

В 1993 году Россию посетил Ричард Никсон, у которого был опыт переговоров с руководителем СССР Леонидом Брежневым. Никсон спросил Козырева, может ли тот сформулировать, в чем состоят интересы новой России. На что тот отвечал: «Одна из проблем Советского Союза состояла в том, что мы были слишком зациклены на национальных интересах. Сегодня мы больше задумываемся об универсальных человеческих ценностях». Впрочем, и у Козырева нашелся вопрос для экс-президента Америки: «Буду вам очень признателен, если вы поделитесь со мной своими соображениями о том, как нам подступиться к определению наших национальных интересов». На это он не получил того ответа, какой ожидал. Никсон сказал другое: «Когда я был вице-президентом, а потом президентом, я хотел, чтобы все вокруг знали, что я тот еще сукин сын и всеми силами буду отстаивать американские интересы»{71}.

По мере того как девяностые клонились к закату, все больше россиян начали обвинять Ельцина и его команду в том, что их не назовешь «сукиными сынами», что они безропотно принимают повестку, навязываемую Западом, а она не отражает национальных интересов России. Россияне в своем ослабленном, униженном положении прежде всего добивались уважения со стороны Соединенных Штатов. Многие из них формулировали национальные интересы по принципу «от противного». Они могли и не знать точно, чего хотят, зато четко знали, чего не хотят, и в частности, того, чтобы с ними обращались как с младшим партнером США. «Соединенные Штаты Америки относятся к России как к колонии, а не как к равной им державе» – такой горький вывод сделал советник Министерства иностранных дел{72}. Перечень жалоб на политику, проводимую американцами в 1990-х годах, включает расширение НАТО, необходимость сотрудничать с НАТО в Балканских войнах, а также критику Западом войны в Чечне. После краха СССР российские чиновники болезненно воспринимали необходимость играть роль просителей и чувствовали себя поэтому униженными. В администрации Клинтона утверждали, что стараются вести политику в отношении России достаточно тактично, учитывая, что России непросто приспособиться к снижению своего международного статуса. Но не все с этим согласны. Бывший посол Джек Мэтлок говорит, что Вашингтон не желает поставить себя на место Москвы и выработать политику, которая позволяла бы проявить к России больше сочувствия{73}. Бывший глава президентской администрации при Ельцине Александр Волошин согласен: «Соединенные Штаты ведут себя чрезвычайно эгоистично и не готовы относиться с пониманием к интересам других стран»{74}.

Нарастающая внутри страны критика характера двусторонних отношений России с США вынудила Ельцина в конце 1995 года снять прозападно настроенного Козырева с должности министра иностранных дел. Потакая более националистическим настроениям, Ельцин назначил на освободившийся пост Евгения Примакова. Примаков занимал в советском и российском внешнеполитическом истеблишменте более солидное положение, чем его предшественник. В свое время он был журналистом, возглавлял ведущий научно-исследовательский институт Академии наук по международным отношениям, ИМЭМО, а перед тем как стать министром иностранных дел, руководил Службой внешней разведки. Арабист по образованию, Примаков был специалистом по Ближнему Востоку, поддерживал личные отношения с Саддамом Хусейном и приложил много сил, чтобы предотвратить первую войну в Персидском заливе. Понятно, что симпатий к США в его случае ожидать не приходилось. Примаков олицетворял собой новый внешнеполитический консенсус внутри России. Новый министр, плотно вписанный в круги, близкие к разведке и спецслужбам, уделял гораздо меньше внимания интеграции с Западом и вместо этого озвучил новое, «евразийское» направление для своей страны. Согласно его видению, Россия одновременно есть и европейская, и азиатская страна и ее национальные интересы заключаются в том, чтобы прокладывать свой особенный курс между этими двумя мирами. Примаков выступал за многополярный мир, в котором Россия, Индия и Китай должны держаться вместе, чтобы служить противовесом американской гегемонии. «Россия должна строить свою внешнюю политику на том допущении, что нет постоянных противников, но существуют постоянные национальные интересы», – писал Примаков, подчеркивая, что Россию следует рассматривать как партнера, а не как клиента Запада{75}.