Нам нужно было отдохнуть. Поезд опоздал на три часа, и мы замаялись. Но вы не подумайте, я не критикую, я в восхищении. За 24 часа до нашего отъезда из Москвы ровно такой же поезд Москва – Питер сошёл с взорванных рельсов. Между прочим, мы запросто могли на нём оказаться (подумывали уехать на день раньше). Терроризм, куча раненых, развороченные пути… и через полдня поезда уже ходят по тому же маршруту.

Я читала газету на кухне (ах, рекламы московских газет!) и слушала, как Боря обсуждал этот вопрос с хозяином квартиры. Как же так, спрашивал муж, как можно восстановить пути за несколько часов? У нас бы это как минимум пару недель отняло. Ведь там нужно насыпь специально градировать, сначала такой грунт сыпать, потом эдакий, потом выравнивать, потом… Короче, учёба в МАДИ ему даром не прошла, но вас я утомлять инженерными деталями не буду, тем более что сама ничего не поняла, кроме того, что нормальную железную дорогу за пару часов не построишь. «А кто говорит о нормальной?» – удивился его друг. Это ж трасса Москва – Санкт-Петербург, это вотчина Владимир Владимировича, все нарушения графика на этой дороге он воспринимает как личное оскорбление. Там поставили на уши всех и вся. Они не то что пятилетку за три дня – они БАМ за сутки отгрохают. Насыпят, чтоб держалось, а сверху рельсы-рельсы, шпалы-шпалы-шпалы-шпалы. Доложат, что дорога готова и пути восстановлены, а потом потихоньку будут кусками латать. Был бы это маршрут Рязань – Калуга, поезда ещё полгода ходили бы через Мурманскую область. Про Мурманскую область я, конечно, шучу, но идею вы поняли.

Но я что, я не жалуюсь. Я как раз очень рада была, что Владимир Владимирович родом из Питера, а не из Калуги. В Мурманскую область совсем не хотелось. Опоздание на три часа через сутки после теракта – это ж тьфу, это ж курам на смех. Отделались не просто легко – легчайше. Тем не менее мы приехали в бывшую столицу не утром, как собирались, а днём, и хотели расслабиться и принять душик. Когда через четыре часа мы вышли, наконец, из гостиницы на предмет прогуляться, свинья была на месте и благоухала на всю 6-ю Красноармейскую улицу. Подавив рвотный рефлекс, мы свернули на Московский проспект и потопали к Фонтанке. Прогулка далась нелегко: было трудно дышать. В Москве, кстати, дышалось совершенно нормально. Если мимо не проезжал грузовик или какой-нибудь доисторический «жигуль», воздух был вполне приемлем. В Питере воздух драл горло, щипал глаза и откровенно вонял выхлопными газами. Особенно остро мы это почувствовали, когда сошли с катера после путешествия в Петергоф. Там дышалось прекрасно, на Неве – тоже. Но как только мы ступили на берег… Вообще пребывание в России доставило массу приятных моментов моим органам зрения и вкуса, слух тоже не пострадал, а вот обоняние ушло в запой, объявило забастовку и долго вопило, что так не играет и нехорошо издеваться над маленьким, ни в чём не повинным ольфакторным нервом.

Мы вернулись домой поздно и привычно отвернулись и зажали нос, проходя мимо ставшей почти родной свиной головы. Свинью убрали на следующий день. Только мы, понимаешь, привыкли… Если честно, впечатление о городе было испорчено. Не пошёл Питер. И два дня не шёл. Город как будто специально пытался меня отторгнуть. Например, в нашем номере не было кондиционера. Казалось бы, в Северной столице кондиционер не самое главное, но мы попали туда в чуть ли не самую жаркую неделю года, на улице было 30 с гаком плюс влажность, вентилятор не помогал, спать было невозможно. Мы открыли окна, и всю оставшуюся ночь я вела неравный бой с комарами. В отсутствие сна организм пошёл вразнос: болела голова, были стёрты ноги, от смога покраснела и воспалилась кожа вокруг глаз, а Боря ворчал, что он тут всё уже видел, родственников и друзей в городе нет, так что могли бы и не переться… Мама, я домой хочу. За что люди любят этот город? Любовь зла…

Оставалось два дня – пятница и суббота. В пятницу мы должны были встретиться с подругой моей сестры. Подругу звали Юля, и я никогда раньше её не видела. Мы договорились встретиться в одиннадцать утра и погулять часа четыре. Вечером у меня была встреча с питерскими читателями, поэтому я ещё собиралась зайти в гостиницу, принять душ и переодеться.

Сестра обещала, что Юля поводит нас по городу. Она, мол, хорошо это делает. Ну что ж, пусть поводит. Хуже уже точно не будет, может, будет лучше. Вот памятник такому-то. Воздвигнут в тысяча каком-нибудь году, в честь ля-ля-ля, скульптор с итальянской фамилией. А вот собор очередного святого, покровителя царя Имярека первого. Или второго. Строили столько-то лет, высота купола чёрт знает сколько метров, вес каждой колонны офигеть сколько тонн, мрамор завозили из бог-знает-откуда, каждую икону расписывали…надцать человек в течение всей своей жизни, а решётку лили итальянцы из эдакой знаменитой мастерской. И если этот узор растянуть в одну линию, он достанет до Луны. Ну и так далее. Экскурсий я за свою жизнь наслушалась много.

Но такой не слышала ни разу. С первых минут было ясно, что тоннажем крестов на куполах и длиной решёток нас тут развлекать не будут. Экскурсия по Петербургу превратилась в увлекательнейшее путешествие, а история города – в приключенческий роман. Здания оживали; тут из-за угла вышел Гоголь, там из окна улыбнулся нам Пушкин, на один сад мы смотрели глазами Ахматовой, а на другой – глазами Екатерины II. Площади превращались в коровьи пастбища, потом покрывались деревянными зданиями, горели, отстраивались, по ним бегал, размахивая руками, Растрелли и что-то кричал, на глазах появлялся фундамент очередного дворца, потом дворец рос, приобретал современные формы, его красили, перекрашивали, он ветшал, реставрировался, вокруг ходили степенные купцы, носились институтки и революционные матросы, и куда-то спешили, прижав мобильники к ушам, бизнесмены. Нева выходила из берегов, город горел, восстанавливался, в нём разводили мосты, его белые ночи привечали влюблённых, по его тёмным улицам плелись блокадники, на булыжной мостовой слышен был цокот копыт, а на фасадах сверкала неоновая реклама. Фавориты цариц, немецкие принцессы, кавалергарды, чей век недолог, народовольцы, тираны, святые, юродивые, гении, реакционеры, проститутки. И над всем этим – тяжёлое серое небо.

Жара спала, закапал дождик. Мы поёжились: не взяли с собой зонт. Юля же улыбнулась и подставила лицо воде. «Дождь! Обожаю питерский дождь! Тут нельзя жить и не любить влагу».

Там вообще нельзя жить не любя. Юля рассказала, что к юбилею города какие-то учёные (психологи, социологи, климатологи и прочая) опубликовали результаты совместных исследований, где было чётко написано, что город к жизни непригоден. Слишком мало солнца, слишком много воды, вредно для лёгких, опасно (наводнения), дети болеют, качество воздуха ни к чёрту и т. п. Дворцы и фонтаны надо восстанавливать и реставрировать чуть ли не каждые пять лет. От этой влажности и смога расползаются даже здания, причём в рекордные сроки, что уж тут говорить о людях? Но жители любят этот город так… Наверное, так любят больного ребёнка. До дрожи.

В конце девяностых Юля уехала из Питера. Там, где она поселилась, у неё было всё замечательно: ребёнок расцветал, карьера шла в гору, светило солнце и пели соловьи. Через три года она взвыла, бросила всё это благополучие и солнце к чёрту и вернулась в свой-город-знакомый-до-слёз.