то ли слегка заикаться стал, то ли просто приобрел привычку подольше думать, пошли прочие тревожные донесения. Зашевелились тайные недруги ее, поддерживающие законного, на их взгляд, претендента на трон Ивана Антоновича.

   Уже на следующий день, как только взошла на престол, Екатерина Вторая из Петербурга послала генерал-майору Силину свой указ.

   "Вскоре по получении сего имеете, ежели можно того же дня, а, по крайней мере, на другой день безыменного колодника, содержащегося в Шлиссельбургской крепости, под вашим смотрением, вывезти сами из оной в Кексгольм, а в Шлиссельбурге в самой оной крепости очистить лучшие покои и прибрать, по крайней мере, по лучшей опрятности оные; которые изготовить, содержать по указу".

   Четвертого июля генерал-майор докладывал из села Морья, что в трех десятках верст от Шлиссельбурга, о своем непредвиденном приключении. Буря разбила их нехитрую посудину на озере, и они с арестантом ожидают в селе теперь другое судно, чтобы как-то доплыть в Кексгольм. Наконец Ивана Антоновича доставили назад в Шлиссельбург.

   Со страхом, с неизвестным, непонятным сочувствием посетила новая императрица своего конкурента в казематах зловещей славы. "Да он же сумасшедший, – посмотрела, покачала головой и махнула на все. – Животное существование, пусть себе остается".

   Сейчас она не могла так махнуть рукой, отнестись легкомысленно к новым донесениям было бы непростительной ошибкой.

   "А еще кто-то завидует моей удаче", – делала гримасу, словно вдруг зуб заболел, и эта боль, занудная, никак не хотела отступать.

   – Захотят освободить Ивана Антоновича – при наименьшей попытке его… – распорядится императрица таким тоном, что переспрашивать детали ни у кого не было охоты.

   14

   В саксонском кабачке играла музыка, в саксонском кабачке выплясывали миловидные цыганки – смуглые и стройные, друг друга, вероятно, красивее, хоть воду с лица пей; как вывернется которая станом, как начнёт веять красочной юбкой, то даже истома брала офицера Шванчича, кровь закипала, и бурлило, и пружинило молодое тело. Сюда любило заглядывать офицерье, и Шванчич кабачок не часто обходил стороной. Ему смаковало красное вино, завезенное из неблизких испанских краев, быстрая музыка просто таки тормошила и манила к танцу, но его больше интересовала одна цыганка, что ко всему прочему еще и подмигивала. Сияющая и разгоряченная, она подмигивала всем, и подогретому вином Шванчичу казалось, что подмигивает она ему как-то особенно.

   Братья Орловы ввалились в кабачок, как к себе домой, Федор и Алексей, оба высокие и широкоплечие, уже навеселе, увидев знакомого Шванчича, направились к его столику, и Алексей умудрился на ходу щипнуть цыганку, которая так сияла улыбкой и подмигивала Шванчичу.

   – Не трогай, – добродушно проворчал тот. – Это мне.

   – А ты ее разве на базаре купил? – выставил зубы на показ Алексей.

   – Цыганское племя принадлежит миру, – Алексей продолжал раздавать весёлые шутки. – А еще тому, у кого силы больше.

   Здоровяк Шванчич понял вызов и рыкнул сердитым, разбуженным среди зимы медведем. Он таки не уступал по росту и силе любому из пяти братьев Орловых, мог кулаком выбить кирпич в стене, а в заварухе молодецкой чувствовал себя, как рыба в воде – дрался отчаянно, никогда при этом не переставая улыбаться.

   – Да пошел ты, – и бросил закрученное, как старые бараньи рога, матерное слово.

   Алексей без длинных размышлений зацедил ему под ухо, и неудачно, руку соперник как-то отбил и, в свою очередь, влепил Алексею такого пинка, что тот полетел кувырком.

   Еще через мгновение клубок из трех тел покатился между столами, выкатился за порог, хрястнувши выломленной дверью; Шванчич сумел вскочить на ноги и, став к стене спиной, по очереди бил обоих братьев.

   Кровь смешалась с вином, добавляя лихорадки драке, он долго держался против двоих, пока Алексей не попал в лицо: зацедил со всей силы, даже руку в плече почувствовал, ту руку, которая одним ударом сабли могла отсечь голову старого быка.

   Когда Шванчич упал, для Федора с Алексеем наступила настоящая потеха – его били ногами, бутузили под ребра и в пах, по рукам, которыми тот силился заслонять лицо, дубасили что есть мочи, копали единовременно и по очереди, пока тело не стихло и не перестало даже шевелиться.

   Шванчич долго лежал так в грязи, под ночным дождем, трудно дыша и едва постанывая, пока Алексей, переполненный заморским вином, не вышел к ветру. Из последних сил Шванчич поднялся на ноги и, выхватив саблю, черканул по Алексеевом лицу. Два из него стали бы, если бы не побитая рука Шванчича, а так (в рубашке таки родился) лезвие лишь разодрало щеку, от уха ко рту. Окровавленного, в полусознании брата Федор успел довезти к хирургу – с тех пор шрам глубокой бороздой остался, который на холоде то синел, то становился багровым.

   Тот случай был единственным поражением Алексея. Он мог что угодно отколоть и быть уверенным в безнаказанности – за ним стояла такая же широкая, как и у него, спина брата Григория. Григорий бросился в глаза Екатерине, еще когда она была лишь великой княгиней, задолго до восхождения на императорский престол. Отбив Григория у хорошей приятельницы графини Брюс, великая княгиня по достоинству оценила вкусы графини – молодое и упругое тело Григория мяло ее неистово, вбрасывало в неистовство, в беспамятство, она забывала напрочь и мужа, и предыдущих любовников, ее несло бурными волнами и так хотелось, чтобы этому безудержному потопу никогда не было конца. Верный камердинер Василий Шкурин, не засвечивая свет, тихонько каждый раз отворял дверь и Григорий, воровато крадучись, нырял в опочивальню.

   Но однажды, тешась молодым и упругим телом любовника и выгибаясь выброшенной на берег рыбиной, она в порыве ласки нежно потерла его по щеке ладонью. Потерла и похолодела, под пальцами чувствовался глубокий рубец Алексея.

   Она выскочила из постели и засветила свечу.

   – Как вы посмели? – возмущенный полушепот – полукрик на Алексея никак не подействовал.

   – А какая вам разница, – Алексей устало надевал панталоны. – Вам с Орловыми не стоит ссориться. Потому что они не только в постели гвардейцы, но и… – и не договорил.

   Алексеевы слова стали пророческими, когда нужно было девать куда-то мужа.

   Григорий оказался весьма ловким действительно не только в постели, он таки был наблюдательным человеком. Когда императрица начала быть весьма мягкой с Григорием Потемкиным, который стремительно делал карьеру от