Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты во Франции был?
— Две недели.
— Ну и как?
— Нормально.
— А конкретнее?
— Трудолюбивый народ, реакционная буржуазия, экономический кризис, обнищание масс…
— Ты по-человечески расскажи. Хорошо французы к нам относятся?
— А черт их знает. Настроение у всех хорошее.
— Как насчет благосостояния? Как тебе француженки, понравились?
— Благосостояние нормальное. Кормили хорошо. У меня был третий стол. Вино, цыплята, кофе, сливки… Девицы замечательные. Вернее, так, либо уродина, либо красотка. Тут дело в косметике, я полагаю. Косметика достоинства подчеркивает, а недостатки утрирует… Держатся свободно, непосредственно. У них такие белые синтетические халаты, декольте…
— Что значит — белые халаты? Ты в клинике работал?
— Я не работал. Я дизентерией в Ницце заболел. День погулял и слег.
— Значит, Франции практически не видел?
— Почему? У нас был цветной телевизор.
— Не повезло тебе.
— Зато я отдохнул.
— Привез что-нибудь интересное? Сувениры, тряпки?
— Слушай, — оживился Левин, — я уникальную вещь привез. Только отнесись без ханжества. Ты же врач. Сейчас достану. Я его от Вовки прячу.
— Что ты имеешь в виду?
— Лидка, я член привез. Каучуковый член филигранной работы. Ей-богу. Куда же он девался? Видно, Галка перепрятала…
— Зачем это тебе?
— Как зачем? Это произведение искусства. Клянусь. И Галке нравится.
— Как таможенники не отобрали?
— Я же не в руках его тащил, я спрятал.
— Куда? Ведь не иголка…
— Я одну даму попросил из нашей лаборатории. Женщин менее тщательно обыскивают. И возможностей у них больше. Физиология более… укромная..
— Ты как ребенок. Поговорим лучше о деле.
— Сейчас я кофе принесу.
На столе появились конфеты, вафли и лимон.
— Сгущенное молоко принести?
— Нет. Рассказывай.
— Чего рассказывать? Я занимаюсь моделированием химических реакций. Одно время исследовал канцерогенез асбестовой пыли…
— Ты мне скажи, рак излечим?
— Рак кожи — да.
— А рак желудка, например?
— Лидочка, полный хаос в этом деле. Миллиграмм канцерогена убивает лошадь. У любого взрослого человека на пальце этих самых канцерогенов — табун отравить можно. А я вот курю и тем не менее — жив… Дым, в свою очередь, тоже… Не записывай. Рак — щекотливая тема. Запретят твою передачу.
— Не думаю.
— Что, я с журналистами дела не имел?! Обратись к терапевту, у них благодать. Соцобязательства каждый месяц берут… Ты погони в свою контору, согласуй.
Агапова позвонила Нине Игнатьевне. Та перепугалась.
— Лидочка, рак — слишком печально. Порождает отрицательные эмоции. Ассоциируется с небезызвестным романом. Мы ждем чего-нибудь светлого…
— Рак — это проблема номер один.
— Лидочка, не упрямьтесь. Есть негласное распоряжение.
— Что ж, — вздохнула Лида, — извините…
— Куда ты? — удивился Левин. — Посиди.
— Я, в общем-то, по делу зашла.
— Мы семь лет не виделись. Скоро Галка придет, выпьем чего-нибудь.
— Ты уж прости, не хотелось бы мне ее видеть.
Левин молчал.
— Ты счастлив, Боря?
Левин снял очки. Теперь он был похож на второгодника.
— Какое там счастье! Живу, работаю. Галка, я согласен, трудный человек. Есть в ней что-то безжизненное. Володя — хам, начитанный, развитый хам. Я все-таки доктор наук, профессор. А он говорит мне вчера: «У тебя комплекс неполноценности…»
— Но ведь ты ученый, служишь людям. Ты должен гордиться…
— Брось, Лида. Я служу Галине и этому засранцу.
— Ты просто не в форме.
Лида уже стояла на площадке.
— А помнишь, как в Новгород ездили? — спросил Левин.
— Боря. замолчи сейчас же. Все к лучшему. Ну, я пошла.
И она пошла вниз, на ходу раскрывая зонтик.
Щелчок — и над головой ее утвердился пестрый, чуть вибрирующий купол.
— А как мы дыни воровали?! — закричал он в лестничный пролет…
К этому времени стемнело. В лужах плавали акварельные неоновые огни. Бледные лица прохожих казались отрешенными. Из-за поворота, качнувшись, выехал наполненный светом трамвай. Лида опустилась на деревянную скамью. Сложила зонтик. В черном стекле напротив отражалось ее усталое лицо. Кому-то протянула деньги, ей сунули билет. Всю дорогу она спала и проснулась с головной болью. К дому шла медленно, ступая в лужи. Хорошо, догадалась надеть резиновые чешские боты…
Осинские жили в соседнем подъезде. Аркадий — тренер, вечно шутит. На груди у него, под замшевой курткой, блестит секундомер. Милка где-то химию преподает.
Сын — таинственная личность. Шесть лет уклоняется от воинской повинности. Шесть лет симулирует попеременно — неврозы, язву желудка и хронический артрит. Превзошел легендарного еволюционера Камо. За эти годы действительно стал нервным, испортил желудок и приобрел хронический артрит. Что касается медицинских знаний, то Игорь давно оставил позади любого участкового врача. Кроме того, разбирается в джазе и свободно говорит по-английски…
В общем, человек довольно интересный, только не работает…
Лида поднялась на третий этаж. Ей вдруг неудержимо захотелось домой. Прогоняя эту мысль, нажала кнопку. Глухо залаял Милорд.
— Входи, — обрадовалась Мила Осинская, — Игорь где-то шляется. Арик на сборах в Мацесте. Познакомься, это Владимир Иванович.
Навстречу ей поднялся грузный человек лет шестидесяти. Протянул руку, назвался. С достоинством разлил коньяк. Мила включила телевизор.
— Хочешь борща?
— Нет. Я, как ни странно, выпью.
— За все хорошее, — дружелюбно произнес Владимир Иванович.
Это был широкоплечий, здоровый мужчина в красивом тонком джемпере. Лицо умеренно, но регулярно выпивающего человека. В кино так изображают отставных полковников. Прочный лоб, обыденные светлые глаза, золотые коронки. Чокнулись, выпили.
— Ну, беседуйте, — сказала хозяйка, — а я к Воробьевым зайду на десять минут. Мне Рита кофту вяжет… И ушла.