Они прошли через сад к воротам, которые Эрик Гулбрандсенвоздвиг у входа в свою Школу – солидное и уродливое здание из красного кирпича.

Доктор Мэйверик, который и сам показался мисс Марпл несовсем нормальным, вышел им навстречу.

– Благодарю вас, мисс Беллевер, – сказалон. – А вы, мисс… э… мисс Марпл, несомненно заинтересуетесь тем, что мыздесь делаем. Нашим уникальным подходом к важной проблеме. Мистер Серроколд –человек, который широко мыслит и далеко видит. Нас поддерживает сэр ДжонСтилуэл, мой прежний начальник. До выхода на пенсию он работал в Министерствевнутренних дел. Он сыграл решающую роль в создании нашего центра. Наша проблема– это проблема медицинская, вот что необходимо понять судебным органам.Психиатрия заняла подобающее ей место во время войны. Таков единственныйположительный результат войны. А я прежде всего хочу показать вам наш основнойпринцип. Взгляните сюда.

Мисс Марпл подняла глаза на надпись, высеченную над высокойаркой входа.

«ИМЕЙ НАДЕЖДУ, ВСЯК СЮДА ВХОДЯЩИЙ»[35]

– Великолепно, не правда ли? Именно та нота, котораядолжна здесь звучать. Мы не браним этих мальчиков и не наказываем. Они ожидаютнаказания, а мы хотим дать им почувствовать, что они отличные парни.

– Как, например, Эдгар Лоусон? – спросила миссМарпл.

– Это интересный случай. Вы с ним говорили?

– Это он со мной говорил, – уточнила мисс Марпл. Идобавила извиняющимся тоном: – Но ведь он, кажется, немного не в себе?

Доктор Мэйверик весело рассмеялся.

– Все мы немного не в себе, дорогая мисс Марпл, –сказал он, пропуская ее в дверях. – В этом и состоит тайная суть нашегосуществования. Мы все немного помешаны.

В общем, день выдался трудный. Энтузиазм, как убедилась миссМарпл, уже сам по себе может утомлять. Она ощущала недовольство собой и своейреакцией на все увиденное. Картина становилась все полнее, но мисс Марпл никакне могла выявить четкую причинно-следственную связь, вернее, связипроисходящего. И у нее почему-то все не шел из головы этот никчемный и жалкийЭдгар Лоусон… Вот если бы ей удалось отыскать в своей памяти подобный типаж…

Она вспомнила ту непонятную историю с фургоном мистераСелкирка, потом рассеянного почтальона, потом садовника, который работал вДухов день[36], наконец, прелюбопытное дело с облегченнымивесами. Нет, ничего похожего.

И все же с Эдгаром Лоусоном что-то было не так, хотя у неене было никаких очевидных фактов.

Но мисс Марпл опять-таки не видела, как это могло повредитьее подруге. Жизнь в Стоунигейтсе была, бесспорно, сложной. Заботы и желания егообитателей настолько разные, что до идиллии было очень далеко. Но все их обидыи недовольство (насколько она могла видеть) не могли нанести ущерб Керри-Луизе.

Керри-Луиза… Мисс Марпл внезапно вспомнила, что только онасама, да еще далекая Рут, называли ее этим именем. Муж называл ее Каролиной.Мисс Беллевер – Карой. Стивен Рестарик обычно звал ее Мадонна. Для Уолли онабыла миссис Серроколд, а для Джины – бабушкой.

Не в этом ли многообразии имен таится тревожный смысл? Небыла ли Каролина-Луиза Серроколд для окружающих скорее символом, чем реальнымчеловеком?

На следующее утро, когда Керри-Луиза, ступая с некоторымтрудом, подошла к садовой скамье и, усевшись рядом со своей подругой, спросила,о чем она думает, мисс Марпл сразу ответила:

– О тебе, Керри-Луиза.

– Что же именно?

– Скажи честно, тебя ничто не тревожит?

– Не тревожит? – Собеседница удивленно поднялаясные голубые глаза. – Что же может меня тревожить, Джейн?

– Тревоги есть у всех нас. – Мисс Марпл чутьулыбнулась. – Вот у меня, например, сколько угодно. Улитки в саду, хлопотыс починкой белья, не всегда удается достать леденцы. На них я настаиваюсливовую наливку. Масса мелочей. Не может быть, чтобы у тебя совсем уж не былозабот.

– Да, конечно, они есть и у меня, – нерешительносказала миссис Серроколд, – Льюис слишком много работает. Стивен со своимтеатром забывает поесть. Джина стала очень нервной. Но я не умею и никогда неумела влиять на людей. Не знаю, как это удается тебе. А раз меня никто неслушает, какой смысл тревожиться?

– Мне кажется, что Милдред не слишком счастлива.

– Да, – сказала Керри-Луиза. – Она с детствасчитает себя самой несчастной. Вот Пиппа – та всегда сияла.

– Может быть, у Милдред есть на то причины? –предположила мисс Марпл.

Керри-Луиза спокойно сказала:

– Ревность? Да, вероятно. Но людям не требуютсяпричины, чтобы испытывать те или иные чувства. Они испытывают то, к чемупредрасположены. А ты другого мнения, Джейн?

Мисс Марпл вспомнилась мисс Монкриф, которую тиранила ицеликом подчинила себе больная мать. Бедная мисс Монкриф, мечтавшая путешествоватьи повидать свет. Она вспомнила, как вся деревня Сент-Мэри-Мид хоть и стараласьсоблюсти приличия, но радовалась, когда миссис Монкриф упокоилась в могиле имисс Монкриф обрела наконец свободу и достаточные средства. И как мисс Монкриф,отправившись путешествовать, не уехала дальше побережья Франции. Решивнавестить там «маминых старых подруг», она была так тронута судьбой пожилойдамы, страдавшей ипохондрией[37], что вернула билет ипоселилась у нее, готовая терпеть все старческие капризы, работать сверх сил иопять мечтать о прелестях путешествий.

Мисс Марпл сказала:

– А ведь ты, пожалуй, права, Керри-Луиза.

– Конечно, моей беззаботной жизнью я отчасти обязанаДжолли. Милая Джолли! Она появилась у нас, когда мы с Джонни только чтопоженились. И знаешь, мы сразу поняли, какое обрели сокровище. Она заботитсяобо мне, точно о малом, беспомощном ребенке. Все для меня готова сделать. Инойраз мне просто бывает совестно. Мне кажется, что ради меня Джолли способна убить.Ой, Джейн! Какую ужасную вещь я сказала!

– Она, конечно, очень тебе предана, – согласиласьмисс Марпл.