же бессознательном этапе сложился – в своем окончательном виде – и новый комплекс вполне определенных сущих, потому что на этапе рефлексии-II мы оперируем уже известным нам списком сущих. И мы уже нисколько не сомневаемся – как это было на этапе рефлексии-I – в каком составе и в каком виде должен быть этот комплекс. На этапе рефлексии-II нам остается лишь раскрыть то, что нашему сознанию выдало бессознательное. Что мы и делаем, когда развертываем идею и формируем искомое сущее в интеллектуальном процессе создания технологии получения этого сущего из исходных материалов.

Так что наступление инкубационной фазы, следующей за этапом рефлексии-I, свидетельствует о том, что мы уже вплотную подступили к разрешению нашей задачи. Но рациональное по своей сути сознание не способно сделать этот решительный шаг, поскольку оно к этому (то есть к продуктивному мышлению) и не предназначено. А предназначено оно только к тому, чтобы как можно глубже проникнуть в суть стоящей перед нами проблемы. От степени этого проникновения во многом зависит наш успех. То есть, чем глубже мы проникаем в суть вопроса, тем вероятнее наступление инкубационной фазы и явления самой идеи в наше сознание. На первый взгляд можно было бы сказать, что инкубационная фаза – это тайм-аут, который берет наш интеллект перед решающим броском к сотворению идеи. Но это только видимость прекращения работы нашего интеллекта. На самом же деле с прекращением рефлексии-1 на скрытую от нашего сознания арену вступает наше бессознательное. Оно-то и бывает способно разрешить задачу и выдать в наше сознание новую для нас же самих идею. Причем, оно даже и не удосуживается известить нас о времени наступления инкубационной фазы.

Итак, наступление инкубационной фазы процесса мышления есть свидетельство того, что на «вахту» продуктивного мышления заступило наше бессознательное. Но мы уже знаем, что весь процесс продуктивного мышления состоит из пяти этапов: рефлексии-I, инкубационной фазы, явления идеи в наше сознание, допонятийной фазы и рефлексии-II. Знаем мы и то, что понимание нами помысленного приходит к нам только в том случае, если мы способны его выразить, то есть оформить средствами языка. Отсюда возникает вопрос: в какой степени язык причастен к нашему мышлению в каждом из вышеперечисленных этапов? Другими словами: если есть сам факт фиксируемого в языке продуктивного мышления, то на всех ли его этапах язык принимает участие. И тут обнаруживается, что, по всей видимости, участие языка, то есть оперирование знаками (положим, словами) языка на уровне нашего сознания – исключается с момента наступления инкубационной фазы до момента начала раскрытия смысла явившейся нам идеи, то есть до начала рефлексии-II.

Нам теперь понятно, что самое непонятное для нас происходит на трех средних этапах или стадиях нашего мышления: инкубационной фазы, явления идеи в наше сознание и допонятийной фазы. И не ясно самое главное: чем именно и как оперирует бессознательное в этот период своего функционирования – словами ли или понятиями, которыми мы обозначили ходы нашей мысли на этапе рефлексии-I, или оно переводит их в нечто нейрофизиологическое и оперирует уже этими образованиями то ли в виде нервных взаимосвязей между нейронами, то ли в виде сгустков нервных возбуждений. (Ведь не в бездействии же оно находится?). Здесь вотчина самой Природы продуктивного мышления, как вотчиной самой Природы является процесс пищеварения, о котором мы так же ничего не знали до тех пор пока нам не стала известной работа всех органов к ней причастных на разных стадиях. Так вот, что же это за «органы» (и секреты ими выделяемые и поглощаемые), которые совершают алхимический процесс «переваривания» того, что мы заложили в наш интеллект на этапе рефлексии-I, чтобы получить уже на выходе из рефлексии-II готовую идею в виде раскрытого нами смысла (Истины)?

Знаем ли мы, что происходит внутри системы продуктивного мышления на самом результативном этапе ее функционирования? И знаем ли мы, каким образом трансформируется то, что мы называем идеей – только что явившейся в сознание – в слова, знаки, символы, образы и т. д. Отнюдь нет. Мы знаем лишь только то, что мы заложили и что получили на выходе. Но мы не знаем самого главного: каковой – в каком виде, количестве, качестве и т. д. – должна быть обработанная нами информация, чтобы в гарантированном виде было обеспечено получение новой идеи. Потому что в подавляющем большинстве случаев наше мышление не достигает желанной цели получения идеи, то есть оно работает вхолостую. Где именно совершается «пробуксовка»: не «докладываем» ли мы в наш интеллект информации о разрешаемом нами вопросе, не дорабатываем ли мы на стадии рефлексии-1, или не хватает «мощи» самому бессознательному – вот в чем вопрос.

Резюмируя вышеизложенное, скажем: если мы задаемся вопросом, в чем заключается новизна нами сотворенного смысла идеи, то можно ответить следующим образом. Во-первых, она заключается в создании уникального комплекса взаимосвязанных сущих, обладающих новым смыслом, поименованным нами Истиной. Этот комплекс есть основание идеи, ее фундамент. Не будь его, не было бы самой идеи. Во-вторых, новизна представлена новой формой искомого сущего и новым сущностным свойством последнего. Они, форма и сущность, выделяют и возвышают данное искомое сущее среди остальных объектов (исходных сущих) этой идеи, и в то же время они опираются на последние. Форма и сущность подручного средства – это то острие, посредством которого исполняется функция. (Так острием заточенного карандаша выполняется функция рисования или изложения нужного нам текста). И в-третьих, естественно было предположить, что кроме уникального комплекса сущих, кроме не менее уникальных формы и сущности искомого сущего есть еще одна, третья, новизна – новизна той функции, которая осуществляет определенную, ранее нам не присущую, деятельность, деятельность по получению нового – и это уже в-четвертых – Продукта. Вот четыре вида новизны, привносимой нами в процессе нашего бытийствования. Это и есть те объекты, при помощи которых умножается много и-разнообразие нашего материально-духовного мира. И это не считая новизны и уникальности самой личности, сотворяющей эту новизну в сфере науки и техники, поэзии и литературы, живописи и музыки и т. д. и т. п.

3. Имея в виду сказанное выше, возникает вопрос соотношения новизны смысла идеи, которую мы способны понять и того языка, которым мы можем эту новизну выразить, то есть вопрос: как между собой соотнесены мышление как генерирование новых идей и язык как способ выражения и фиксации результатов нашего мышления? Пока что нам ясно одно: только тогда, когда мы сами поняли нечто нам ранее непонятное, мы способны найти слова, которыми можем выразить то, что мы поняли. Нахождение этих слов –