– Да вы не бойтесь, товарищ профессор, я ж говорю: тут все свои! – не унимался Ханжиков. – Понимаете, я на флоте, еще в Питере на шведов насмотрелся. Они такие… словно деревянные, право слово! Серьезные, чопорные. Ни улыбнутся, ни пошутят. А вы, господин Берг, – типичный русак! Улыбка такая открытая, добрая. И Андрей ваш – только скажи – за товарища в клочки порвет. Делает, а потом думает.

– Михаил, вы ошибаетесь, – покачал головой Агасфер. – К великому, может быть, сожалению – но мы не русские. В Шанхае у нас много русских друзей – может, от общения с ними стали похожими? Передается, знаете ли!

– Ну, хорошо, допустим! А Эжен ваш? Как его – Мади? Тоже, скажете, француз? Да он по-французски на пару фраз только способен. Зато по-русски, особенно с матерком ежели загнет – заслушаешься!

Агасфер покосился на Медникова, старательно режущего сало и демонстративно не принимающего участие в «национальной» дискуссии. Черт побери, его не стоило везти в Россию с французским паспортом и практически без знания «родного» языка. С другой стороны, нынче в Совдепии подозрительнее всего относятся к русским, приехавшим из-за кордона. Попробуй, докажи, что с новой российской властью ты не воевал!

Почувствовав на себе общее внимание, Медников отложил сало:

– Кому интересно, господа-товарищи, могу «покаяться»: да, я славянин! Уехал во Францию после вашей революции – не принял ее, извините уж! Но на родину тянуло – вот и принял фамилию супруги – по причинам, которые тут господин Берг разъяснил…

– А чем занимались до семнадцатого года? – тут же поинтересовался один из красноармейцев.

– Полицейский мундир носил, – усмехнулся Медников. – Служил делопроизводителем в Охранном отделении. Перебелял протоколы допросов ваших нынешних вождей, несгибаемых большевиков, ведомости наградных информаторов составлял…

Услыхав ядовитую интонацию в слове «несгибаемых», Берг предостерегающе кашлянул. Не укрылась эта интонация и от слушателей.

– Сам-то не допрашивал? – настороженно поинтересовался кто-то. – А может, и ловил?

– Допрашивать не сподобился, дорогой товарищ: у меня ж за плечами всего три класса церковно-приходской школы. А господа революционеры из благородных были. Студенты по большей части, образованные – куда мне! – Медников, обойдя вопрос о ловле, все же не удержался от новой «шпильки». – Были в охранке, конечно, мастера по части допросов: «раскалывали» революционеров как орехи! Да… А потом, глядишь, в наградной ведомости стукачей те же фамилии попадались. Которые – хе-хе-хе – нынче про несгибаемость свою на митингах талдычат!

– Врешь, дядя! – вскочил болезненно худой красноармеец. – Врешь и грязь льешь на тех, кто жизнь положил за идеалы революции! Ханжиков, чего молчишь? Разъяснить бы эту гниду надо!

– Господа, не надо ссориться! – вмешался Берг. – Революционная бдительность нам очень даже понятна. Но могу вас разочаровать: все документы для въезда в Советскую Россию были нами поданы заблаговременно. И в автобиографии господина Мади его служба в Охранном отделении была, уверяю вас, упомянута! Думаю, что советские компетентные органы проверили всех нас – и не нашли оснований для отказа во въезде! И не надо на мсье Эжена волками глядеть, у него есть причины обижаться на советскую власть! Он ведь из Охранного за десять лет до революции ушел. Ферму небольшую под Москвой имел, сам на ней работал – а его под горячую руку всего лишили и чуть не расстреляли как эксплуататора. Вот он и подался во Францию… А вы, господа-товарищи, на руки его поглядите – видели вы такие руки у эксплуататоров?

Медников с готовностью протянул вперед широкие, крестьянские ладони с корявыми ногтями.

– Сядь, Петросян! – одернул бойца и Ханжиков. – Чего ты хорошим людям настроение перед дальней дорогой портишь? Говорят тебе: проверяли всех членов экспедиции!

Все еще что-то ворча, красноармеец нехотя опустился на место.

Агасфер обещающе поглядел на Медникова: ну, погоди, Евстратий! Я тебе потом за твою откровенность выдам! Спасибо, что хватило у старика ума не ляпнуть о том, что не делопроизводителем в Охранном служил, а возглавлял знаменитую «летучую бригаду» филеров высшей квалификации… Нет, тщательнее надо было готовить легенды своих товарищей! И строго-настрого наказать не махать языком без надобности!

Да и собственные «шведские корни»… Берг отлично помнил, что шведские паспорта для себя и Андрея он выбрал по двум причинам. Во-первых, они были настоящими, а во-вторых, никто не предполагал, что на далекой восточной окраине России скандинавское происхождение может быть кем-то взято под сомнение…

Но в любом случае «русский поворот» в разговоре Агасферу не понравился. Единственным, кому он признался в своем русском происхождении, был президент Краснощеков. Однако он произвел впечатление человека понимающего и весьма осторожного. И к тому же вряд ли ему могло прийти в голову поделиться такой тайной командиром взвода охраны. Скорее уж наоборот: именно президент предупредил Берга в прощальном разговоре о том, что в охране есть люди из контрразведки – ОГПУ.

Из затеянного совсем некстати «допроса» Ханжикова надо было как-то побыстрее выходить. Агасфер внимательно поглядел на командира, чуть улыбнулся:

– Михаил, мы с вами, кажется, стали во время нашего путешествия друзьями?

– А то! Еще какими!

Красноармейцы одобрительно зашумели, поддерживая командира. Агасфер поднял здоровую руку, добиваясь тишины:

– Ну, а раз так, то, как друга, прошу: давайте оставим этот разговор! Не то, что бы я боялся за себя или за Эжена. Просто… Просто время такое нынче… злое, Михаил! Вот вам что-то показалось – а ведь кто-то и всерьез может нас за тайных агентов мирового империализма принять. Начнут, «копать», бдительность свою доказывать, дополнительных проверок требовать. Задержат нашу экспедицию… Давайте лучше выпьем за нашу удачу – и в Урге, и в Иркутске. За то, чтобы поменьше попадалось на нашем и вашем пути таких вот негодяев, как Костыль!

Тост был одобрен, глухо звякнули, сдвигаясь, закопченные и слегка помятые кружки.

– Так-так-так! Тут, оказывается, пир горой, да еще с самогоночкой! – в дверь теплушки просунулась голова уполномоченного Сибревкома Госностаева. – А революционное начальство последние зубы американскими галетами ломает!

Красноармейцы, расплескивая самогонку, повскакивали с мест. Бутыль, словно сама собой, исчезла в сене.

Горностаев тем временем ловко заскочил в вагон, окинул смущенное его визитом общество и расхохотался:

– Ладно, глаз не прячьте, бойцы! Я ведь тоже не с пустыми руками товарища профессора провожать пришел, – и он жестом фокусника вынул из кармана галифе бутылку мутноватого самогона, пристроил ее на середину «стола». – Ну, что, примете в свою компанию?

Бойцы зашумели, разулыбались, раздвинулись, освобождая место для неожиданного гостя.

Приняв из чьих-то рук кружку с самогонкой, Горностаев заглянул в нее, поболтал жидкость и, не поднимая глаз, заговорил: