Сегодня вечером мой старый дом, подсвеченный размытыми огнями Торонто, выглядит призрачным, сверхъестественным. Звезды светлячками дрожат в клетках сплетенных ветвей. Я велю машине: «Выключить фары, выключить радио», и композиция Тору Такэмицу «Из меня струится то, что вы называете временем» обрывается на середине музыкальной фразы. 23:11, утверждают часы на передней панели. Я слишком устала, мне лень даже шевельнуться. Мы что, мутанты? Продукт эволюции? Или мы так созданы? Но кем? И почему неведомый создатель решился на все это, а потом просто исчез со сцены, оставив нас мучиться вопросом, зачем мы существуем? Для развлечения? Для извращений? Шутки ради? Чтобы нас обсуждать? «С какой целью?» – спрашиваю я у своей машины, у ночи, у Канады. Мои кости, плоть и душа истощены до предела. Сегодня утром я поднялась ни свет ни заря, еще до пяти, чтобы успеть на рейс в Ванкувер в шесть пятьдесят пять, а когда прибыла в психиатрическую лечебницу «Коупленд-Хайтс», то вместо пациента с синдромом мессии и даром предвидения обнаружила целую стаю репортеров, осаждавших главный вход. Для моего друга и бывшего студента доктора Аднана Буйои этот день стал худшим в его профессиональной жизни. Я присутствовала на встрече жены Оскара Гомеса, ее брата и их семейного адвоката с тремя старшими менеджерами. Представитель частной охранной компании на встречу не явился, привычно сославшись на занятость, однако прислал своего юриста, который что-то записывал. Лицо миссис Гомес было залито слезами. Она то сокрушалась, то разгневанно восклицала:

– Наш дом окружен телекамерами и журналистами! Дети видели папу на «Ютьюбе», но не могут понять, кто он – волшебник, преступник, сумасшедший или… или… Мы боимся включить телевизор или выйти в интернет, но ведь без этого нельзя. Где мой муж? У вас же здесь изолятор, на всех указателях так написано. По-вашему, Оскар просто растворился в воздухе?

Аднан Буйоя, талантливый молодой психиатр, сказал ей, что и сам не может понять, каким образом мистер Гомес сбежал из запертой комнаты, оставшись незамеченным ни персоналом, ни видеокамерами наблюдения, которые почему-то отказали. По словам санитара, дежурившего прошлой ночью, мистер Гомес уверял, что святой Марк обещал увести его на небеса по лестнице Иакова, чтобы обсудить строительство Царства Божьего на земле. Разумеется, сам санитар не воспринял это всерьез. Старший менеджер заверил миссис Гомес, что будут приложены все усилия, чтобы как можно скорее определить местонахождение ее мужа, и пообещал тщательно расследовать упущения в системе охраны и безопасности лечебницы. Аднан заметил, что после семисот пятидесяти тысяч просмотров на «Ютьюбе» – а теперь, возможно, уже и свыше миллиона – обнаружить «провидца с Вашингтон-стрит» не составит особого труда, это лишь вопрос времени. Я молчала, пока меня не спросили о предположительных дальнейших действиях мистера Гомеса. Я напомнила, что, как правило, синдром мессии – явление краткосрочное, но, поскольку это первый случай его проявления у мистера Гомеса, мне не на чем основывать предположения о его дальнейших поступках.

– Охренеть! – пробормотал брат миссис Гомес. – Еще один эксперт, который ни фига не может объяснить.

На самом деле я могла бы объяснить брату миссис Гомес абсолютно все, однако существуют истины, с которыми не следует знакомить здравомыслящих людей. Вдобавок миссис Гомес все равно не поверила бы, что уже стала вдовой, а ее дети до конца жизни так и не узнают, что же случилось с их отцом 1 апреля 2025 года. Единственное, что я могла сделать, – это остановить Аднана, который без конца извинялся, что заставил меня пересечь три канадских временных пояса, чтобы встретиться с пациентом, который ухитрился сбежать за несколько часов до моего приезда. Я пожелала удачи своему коллеге и бывшему студенту и покинула лечебницу с черного хода, через кухню. На огромной, залитой дождем стоянке я долго искала взятый напрокат автомобиль, а когда наконец нашла, случилось еще одно странное и не самое приятное происшествие.

Где-то ухает сова-сипуха. Надо все-таки выйти из машины. Не сидеть же там всю ночь.

На кухонном столе меня дожидается посылка размером с обувную коробку – ее переслал Садакат, – но я весь день ничего не ела, поэтому сдвигаю ее в сторону и разогреваю в микроволновке фаршированные баклажаны, приготовленные моей домоправительницей, миссис Тависток, которая приходит раз в неделю. Потом регулирую термостат отопления. Снега уже сошли, но весны еще не чувствуется. Запиваю ужин бокалом риохи и читаю статью в «Корейском психиатрическом журнале». Лишь после этого наконец вспоминаю о посылке. Отправителем значится некий Оге Несс-Одегорд из школы для глухих в Тронхейме, Норвегия. Я не приезжала в Норвегию с тех пор, как была Кларой Косковой. Отношу посылку в кабинет, проверяю ее портативным детектором взрывчатых веществ. Огонек остается зеленым, и я снимаю два слоя коричневой упаковочной бумаги. Под ней оказывается прочная картонная коробка, в которой покоится кокон из пузырчатой пленки, а в нем – шкатулка красного дерева. Откидываю крышечку на петлях и обнаруживаю прозрачный пластиковый пакет «Зиплок» с плеером «Сони-уокмен», довольно массивным, в стиле 1980-х годов. К нему подключены наушники из металла, пластмассы и пенопласта. В магнитофон вложена кассета С30 BASF – я уж и забыла о существовании этой фирмы. Проверив магнитофон с помощью детектора, я начинаю читать письмо на трех страницах, также вложенное в шкатулку.