– Не говори этого, – сказали мы с тетей Кэсси хором.

Во время приема мы с Колином, казалось, кружили вокруг друг друга, как боксеры на ринге, не зная, когда атаковать. Он казался расслабленным и счастливым, болтая со всеми, в том числе и со своими поклонницами, которые следовали за ним по пятам, как за какой-нибудь рок-звездой. Я даже видела, как он ставил автографы некоторым молоденьким девушкам на салфетках для коктейля. Мне приходилось отворачиваться – я боялась, что если мое сердце продолжит в том же духе, то меня придется везти в больницу по снегу. Который в любом случае не собирался выпадать, так что нужно было прекращать волноваться.

Я занялась своими обязанностями свидетельницы, которые состояли в основном в том, чтобы убедиться, что Нокси ничего не требуется и что она не поставит ножку стула на подол свадебного платья, усаживаясь. Когда она попросила меня не суетиться, я пригрозила, что покажу всем лучшие фотографии из ее подросткового периода, если она хоть одну нитку вытянет из свадебного платья бабушки.

Меня огорчило, что тут не было многих знакомых с детства лиц: директора школы Парди, чье крыльцо я столько лет назад выкрасила в розовый, сенатора Томпкинса, который всегда забавлял детишек на общинных собраниях фокусом с вывернутым наизнанку глазным яблоком. И прелестной мисс Лины, обожавшей читать вслух самые сочные фрагменты любимых любовных романов всем, кто хотел слушать. Или не хотел. В ее доме теперь жила директриса Уолтонской старшей школы со своей семьей, но мне не хватало мисс Лины, машущей мне с крыльца, когда я проходила мимо.

Близняшки Седжвик, Сельма и Тельма, пришли в своих эксцентричных шляпах, правда сейчас с ходунками и в сопровождении молодого, красивого опекуна, который очень сильно напоминал Райана Рейнольдса. Я была уверена, что это не совпадение. Их спины, может, и сгорбились, но со зрением у них все оставалось в порядке.

Диджей был неплохой, музыка, по большей части, танцевальная, а вращающийся диско-шар над переоборудованным танцполом добавлял праздничного духа, но я все продолжала избегать взгляда Колина, у которого, казалось, отбоя в партнерах по танцу не возникало, и поэтому виноватой чувствовать себя не собиралась. После разрезания ванильного торта, как только я начала раздавать огромные куски, тетя Кэсси взяла тарелку, которую я держала, отдала ее моей старой учительнице математики, миссис Крэндалл, затем взяла меня за руку и отвела в сторону. Она шла, пока не открыла дверь и не втащила меня в помещение, которое когда-то служило обувной комнатой боулинг-клуба. От пола до потолка тянулись ряды стеллажей, между пустыми ячейками которых до сих пор были отмечены размеры обуви.

– Ты что делаешь, Мэдди?

– Я раздавала свадебный торт, пока ты не остановила меня.

Кэсси подняла глаза к плиточному потолку, словно моля о божественном вмешательстве.

– Я хочу встряхнуть тебя и выбить из тебя хоть немного здравого смысла, с которым ты, я уверена, родилась. Но я знаю, какая ты упрямая, потому что сама такая. Так что мне придется вразумлять тебя.

Я повернулась, чтобы выйти, но она опередила меня, перегородив выход.

– Нет, мисси. Нам нужно поговорить с тобой по душам, и я не отпущу тебя, пока не выскажусь.

Я скрестила руки, как обидчивый подросток.

– Раз уж у меня нет выбора, валяй. Я слушаю.

– Боже, Мэдди. Мы так похожи, что мне кажется, будто я разговариваю сама с собой. Ты думаешь, я не была в твоем положении после смерти твоей мамы? Я чуть с ума не сошла от горя. Я уже не знала, чего хочу, и чуть не совершила худшую ошибку в своей жизни, отпустив Сэма.

Она сделала глубокий вдох, словно готовясь к длинной речи.

– Если бы Господь отпустил тебе всего один день или сотню лет на этой земле, от тебя зависит, как ты сумеешь их прожить. Это твоя ответственность, и ты обязана перед своей мамой отнестись к этому серьезно. Один год счастья стоит целой жизни обычного существования. В жизни нет никаких гарантий, и тебе приходится принимать это и любить все прекрасное и неприятное, которое жизнь подбрасывает тебе.

Я попыталась удержать слезы, зная, что они сделают с тушью на ресницах.

– Прешес говорила мне то же самое.

– Ну, судя по тому, что ты рассказала, она была очень умной женщиной. Я хочу, чтобы ты прямо сейчас представила ее здесь, рядом со мной, слышишь? Ты знаешь, что Колин рассказал Сэму о своем умершем брате? И все же он здесь, с тобой, и, судя по всему, не собирается принимать твою веру в то, что у тебя есть предопределенный срок годности, как у коробки молока. Потому что для него это неважно. Этот красивый молодой человек прошел бы ради тебя по раскаленным углям. Он прилетел из Лондона, чтобы быть с тобой на свадьбе твоей сестры в Уолтоне, штат Джорджия, Мэдди. Если это не любовь, тогда что?

– Ты же знаешь, что это еще не все.

Я громко шмыгнула носом, и Кэсси протянула мне сложенную салфетку, чтобы вытереть глаза. У матерей, казалось, всегда есть под рукой все необходимое. И у моей мамы так было тоже.

– Нет, не все. Но готова спорить на свои зубы мудрости, что, когда ты расскажешь этому молодому человеку остальную часть своей истории, это для него ничего не изменит.

– Ты закончила?

– Очень на это надеюсь. Остальное зависит от тебя. – Она обняла меня, крепко прижав к себе, словно наверстывая долгое время моего отсутствия. – И никогда не забывай, что ты достойна любви.

Я отстранилась и посмотрела ей в глаза.

– И это Прешес тоже говорила.

– Ну хорошо. И я уверена, что если я приведу сюда Сьюзан, она скажет тебе то же самое. Может, тебе стоит прислушаться к умнейшим женщинам из всех, что ты когда-либо знала, и что-то уже сделать?

Я вышла из комнаты и направилась в гардероб. По пути мне встретился только мой брат Джоуи, которого я попросила передать отцу и Колину, что собираюсь домой. Невеста и жених отбыли сразу после разрезания торта, чтобы попробовать добраться до аэропорта раньше погоды, так что мои официальные обязанности исчерпались.

Я вышла в холодный ночной воздух, в котором определенно пахло снегом. Закутавшись в шерстяное пальто, я прошла несколько небольших кварталов и вошла в папин дом.

Включив свет в спальне, я обнаружила на комоде потрепанный обтянутый кожей томик стихов Уордсуорта, который Грэм однажды подарил Еве. Подняв его, я пробежалась по страницам сонным взглядом, как вдруг из книги что-то выпало.

Наклонившись, я подняла фотографию Грэма – ту, на которой он был так похож на Колина. Я долго смотрела на нее, на молодые, полные надежды глаза и улыбку, на лицо человека, который не знал, что его ждет. Как и на любой фотографии, наверное. Я задалась вопросом, изменил бы он что-нибудь, если бы знал, чем все закончится. Каким-то образом я поняла, что он все равно бы выбрал любить. И быть отважным.

Я убрала фотографию и положила книгу на комод, возле дельфина из слоновой кости, который Прешес дала мне, талисман ее и Грэма любви. Я держала дельфина, твердого и настоящего, в руке, вспоминая, что она мне сказала о красоте и любви.