Она медленно покачала головой.

– Возможно. Но Ева умерла с Грэмом. И за все эти годы я перевоплотилась в Прешес Дюбо. И эта новая личность меня вполне устраивала.

Я кивнула. Слова и кусочки истории опали, словно развязанный узел.

– Почему вы попросили меня найти Еву? Вы не боялись, что я раскрою ваш секрет?

Ее взгляд прояснился.

– Пришло время. Я в долгу перед Прешес, перед ее сыном и внуком. Они должны знать, кем она была. Должны знать, что в конце концов она оказалась отважной. И я хотела, чтобы именно ты открыла эту правду.

– Почему? Потому что я – родственница?

– Отчасти. Но отчасти и потому, что тебе, милая Мэдди, нужно было научиться отпускать собственных призраков.

Я откинулась в кресле, ощущая, как давит на грудь бремя тайн, все еще способных ранить меня.

– Так чью же историю мне рассказывать? Вашу или Прешес? Моя статья должна говорить о гораздо большем, чем просто о моде во времена кризиса. Я не могу писать историю одежды без описания жизней невероятных женщин, носивших ее.

Она сжала мою руку, дельфин из слоновой кости впился мне в ладонь.

– Мне это неважно, Мэдди. Меня здесь уже не будет. Концовку придется написать тебе. – Она убрала руку, оставив дельфина у меня в ладони. – Я хочу, чтобы ты его взяла. Чтобы он напоминал тебе: даже в самые мрачные дни нашей жизни нас всегда ждут красота и любовь. – Она внимательно посмотрела на меня своими удивительными голубыми глазами. – Твоя история все еще не написана. Мне были даны годы, которых были лишены твои мама и бабушка, поэтому я могу поделиться всей их мудростью с тобой, прежде чем умру.

Я хотела попросить ее не говорить о смерти, сказать, что скоро она поедет домой, но мне не хотелось сейчас лжи. Она выглядела такой же словно вылепленной из воска, как и моя мать в последние дни, когда кожа туго обтягивает кости, превращая лицо в маску скелета.

Я подалась вперед, зная, что не спросила о самом важном.

– Тогда скажите мне. Кто вы на самом деле? Потому что я почти уверена, что Евы Харлоу никогда не существовало.

– О, она существовала, Мэдди. Это была женщина, которая делала ошибки, которая была отважной и сильной. Которая горячо любила. И она была потрясающей женщиной. Как и ты.

Я собралась возразить, но она подняла палец, останавливая меня.

– Я родилась как Этель Молтби в деревне под названием Макер в Йоркшир-Дейлс в одна тысяча девятьсот девятнадцатом году, в семье алкоголика и швеи. Этель умерла в тот день, когда родилась Ева Харлоу. В день, когда я решила стать чем-то большим, чем была раньше. И мне понадобилось почти сто лет, чтобы понять: для того чтобы перевоплотиться, не нужно менять имя или личность. Нам лишь нужно верить, что мы достойны любви.

Она откинулась на подушку и закрыла глаза, и я решила, что она собирается поспать. Но вместо этого она начала говорить, рассказывая мне историю того, как молодая, красивая девушка из Йоркшира превратилась в неистовую и отважную Прешес Дюбо.

Пока я сидела у нее, приехали Арабелла и Лаура, и все смогли увидеться с нею. Мы не произносили этого вслух, но знали – это было прощание. Мы все были с ней, когда раздался тревожный сигнал и в палату ворвались врачи и медсестры. Прешес испустила последний вздох, не дожив двух недель до своего сотого дня рождения, в окружении любящих людей. Что, учитывая ее возраст, стало свидетельством того, кем она была и каким человеком была, чье бы имя ни носила. Хоть смерть ее и не была неожиданной, нас все равно оглушило этой новостью, когда мы медленно, словно молчаливые зомби, двигались к выходу из больницы.

Несмотря на приглашение Пенелопы остаться с ними и Колином в их особняке, я попросила разрешения вернуться в квартиру Прешес, где я могла прикоснуться к нарядам, служившим иллюстрациями к ее историям, и представить, как Ева и Прешес, Грэм и Алекс сидят вокруг радиоприемника и слушают об объявлении войны. Где добро и зло были не так однозначны, как я когда-то думала.

И мне нужно было хорошенько проплакаться. Я еще не плакала, чувствуя, что не должна этого делать; ведь я не так давно знала Прешес. И все же мне казалось, что всегда ее знала, чувствовала, что ее слова о том, что она забрала утраченную мудрость коротких жизней моей матери и бабушки, сделали ее, в свою очередь, частью моей жизни.

Поэтому я вернулась одна – Лауре пришлось идти за Оскаром – в притихшую квартиру и прошла в комнату Прешес, пахнущую «Вол де Нуи».

Я посмотрела в окно на Риджентс-Парк, стараясь нарисовать в воображении ту адскую ночь, когда она пожертвовала одной любовью ради другой. Это было одновременно страшно и чудесно. Водоворот эмоций опустошал меня, пока я ходила, прислушиваясь к скрипу половиц под ногами.

Потом я заплакала. Не из-за Прешес, а из-за Евы, Грэма и всех тех, кто умер раньше своего срока. Из-за моей матери и бабушки. Плакала из-за того груза, который оставила в моей душе история Прешес, известная полностью лишь мне одной. Я не знала, что мне теперь с этим было делать.

Я долго стояла в гостевой комнате, где на вешалках висели платья ушедшей эпохи, каждое со своей историей. Я включила свет и следующие два часа доделывала ярлыки, вспоминая Прешес с каждой историей, которую отмечала. Лаура вернулась, и Оскар удивил меня, облизав мне руку, словно чувствуя мою грусть. Понимая, что мне нужно побыть одной, Лаура исчезла в своей комнате и закрыла за собой дверь.

Я непроизвольно поглаживала меховой воротник некогда белой кашемировой накидки и расшитое бисером шифоновое вечернее платье, в котором танцевали в Дорчестере во время авианалета, пока дирижер управлял музыкой в такт взрывам бомб.

Я остановилась перед изящным темно-синим шерстяным комбинезоном, из тех, что можно было легко надеть, собираясь в бомбоубежище. Он был искусно выкроен так, что талия на нем подтягивалась, а штаны скользили по бедрам. Я расправила его на вешалке и записала то, что сказала мне Прешес – что комбинезон должен был создавать видимость, словно их хозяин собрался на слегка прохладную коктейльную вечеринку, а не на ночевку в общественное бомбоубежище под землей.

Продолжая ходить взад-вперед, я внезапно обнаружила, что меня охватила ужасная тоска по дому. Мысли о семье и городке, в котором я выросла, словно веревкой тянули мое сердце. Мне казалось, будто я выжила в какой-то внутренней катастрофе, которую не могла назвать, и мне хотелось свернуться калачиком в единственном месте, где царила бы безопасность. Я так давно не была дома и теперь скучала по нему со всей страстью своей мятущейся души, которая в конце концов нашла мягкое место, чтобы положить голову.

Я перестала мерить шагами комнату и принялась упаковывать вещи, стирать простыни и застилать постель. Выбросила старую еду из холодильника, в том числе и кувшин с отвратительным сладким чаем Лауры. Я открыла приложение авиакомпании, поискала подходящие рейсы и в результате купила возмутительно дорогой билет из Хитроу до Атланты.