Поскольку отношения между Китаем и СССР становились все более напряженными, правительство Мао чинило всяческие препятствия, а иногда и полностью останавливало железнодорожную перевозку советских грузов по своей территории, включая гробы. В результате погибших советских специалистов иногда приходилось хоронить на месте: Петр Залипский и его товарищи в шутку говорили местным девушкам, что те должны «приходить на наши могилы, как требует русский обычай — с водкой и черным хлебом»[683]. Между китайскими и советскими техническими специалистами и дипломатами шло жесткое соперничество, кто первым получит доступ к технологиям со сбитых американских самолетов; вьетнамцы часто обманывали тех и других, давая ложные координаты падения обломков. Советский дипломат Анатолий Зайцев вспоминал бешеные рейды сквозь непролазные джунгли и топи рисовых полей наперегонки с китайцами, чтобы первыми добраться до неразорвавшихся боеприпасов или сбитых самолетов. Его коллега даже посвятил этому шуточную песню:

Местные жители также охотились за трофеями: алюминий был ценным металлом в домашнем хозяйстве. «Уже на следующее утро на месте падения ничего на оставалось, — вспоминал один русский техник, участвовавший в таких операциях. — Вьетнамцы забирали буквально все. Они делали из обломков расчески и кольца»[685]. В марте 1967 г. советское посольство в Ханое с горечью жаловалось в Москву: «Наши военные специалисты вынуждены работать в крайне трудных условиях… зачастую преднамеренно усугубляемых вьетнамскими товарищами… [которые] под разными предлогами скрывают места падения и задерживают их посещение. Советские специалисты неоднократно сталкивались с тем, что к моменту их прибытия сбитые самолеты уже осмотрели китайцы… и с них было снято все ценное»[686].

В июле 1966 г. русские передали правительству ДРВ гневную ноту[687], утверждая, что власти умышленно тормозят разгрузку советских судов в порте Хайфона, чтобы использовать те как средство сдерживания против американских бомбардировок. Советское посольство сообщило в Москву, что вместо благодарности вьетнамцы жалуются на низкое качество советской техники и оборудования, а значительная часть поставленного промышленного оборудования просто хранится на складах. В марте 1968 г. в ДРВ был принят закон о «препятствовании контрреволюционной деятельности», который налагал запрет на поездки советских дипломатов по стране и на любые несанкционированные контакты с местными жителями. Был выслан один сотрудник советского посольства, предположительно за связи со слабеющей фракцией Зяпа[688]. По словам посольства, ханойское руководство рассматривало СССР всего лишь как «тыл», снабжавший Северный Вьетнам материально-техническими средствами для его военных усилий, и презирало Москву за ее настойчивое стремление заключить мир с американцами. Генерал ВНА сказал советскому поверенному в делах: «Если бы мы терпели поражение, у нас бы не было другого выбора, кроме как согласиться на переговоры. Но мы все время одерживаем убедительные победы. Зачем нам садиться за стол переговоров? Если мы это сделаем, мы потеряем все, и, самое главное, дружбу с Китаем»[689].

Как бы то ни было, но непосредственно на местах между русскими советниками и их вьетнамскими подопечными сложились довольно тесные рабочие отношения. Лейтенант Валерий Мирошниченко вспоминал: «Они старались прилежно научиться всему, чему мы их учили, даже если не совсем понимали, чему они учились. Дело было не столько в страхе, сколько в дисциплине, упорстве, горячем желании победить. Они строили коммунистическое общество». Он и его товарищи были впечатлены трудоспособностью вьетнамцев, существовавших на таких жалких пайках: «…пара ложек пустого риса… Откуда только у них брались силы? Они были похожи на муравьев, полностью сконцентрированных на выполнении поставленной перед ними задачи». Северовьетнамское командование нехотя разрешило немного увеличить рацион пусковых расчетов, чтобы улучшить их зрение.

В июне 1965 г. по просьбе Ле Зуана Китай направил в Северный Вьетнам контингент военных инженеров и логистов[690]. В следующем году в страну прибыло более 170 000 китайских военнослужащих, в основном инженерных и саперных войск; в период с 1965 по 1968 г. их численность выросла до 310 011 человек, включая 346 советников. 57-летний полковник железнодорожных войск Гуйлинь Лонг был опытнейшим специалистом, принимавшим участие в гражданской войне и в корейском конфликте[691]. В один из дней в апреле 1965 г. его вызвали в Генеральный штаб НОАК в Пекине и сообщили, что он включен в состав командной группы из десяти человек, которая немедленно вылетает во Вьетнам[692]. Задачей группы было наладить оперативный ремонт железнодорожных путей, поврежденных американской бомбардировкой, чтобы обеспечить бесперебойный поток военных поставок из Китая. Лонг отвечал за пограничный переход в Хыу Нги Куан — «Переход дружбы» — и за 250-километровый участок Ханой — Лаокай. По прибытии в Ханой их группу во главе с генералом НОАК лично приветствовал Фам Ван Донг и другие члены Политбюро. «Ситуация была чрезвычайно серьезной, — писал Лонг в своих мемуарах. — Если бы национальная железнодорожная сеть Вьетнама продолжала разрушаться и дальше, все военные усилия оказались бы под угрозой».

У Лонга имелся большой опыт: в 1950–1953 гг. он занимался тем же самым в Корее, обеспечивая функционирование ее железных дорог под воздушными ударами. Но возраст давал о себе знать: постоянные поездки, особенно в сезон дождей, давались ему с трудом. Днем, когда температура превышала 36 °C, «мы ходили, одурманенные жарой, в насквозь пропотевшей одежде. Потом начинался дождь, и мы покрывались грязью с головы до ног… Жизнь была тяжелой». В июне прибыла первая рабочая сила — пять полков корпуса железнодорожных войск НОАК, а также полк зенитной артиллерии. Лонг был назначен командиром технического отдела 1-го подразделения Китайского народного добровольческого инженерного корпуса, хотя вряд ли кто-то из его личного состава прибыл во Вьетнам по собственной воле.