Скалон проявлял на заключительном этапе военного положения относительную мягкость, потому что знал, что угроза со стороны революционных сил была уже в основном отвращена. Боевые группы ППС и подобные им формирования в Царстве Польском оказались в практически полной изоляции. Несомненно, этому способствовал террор, который они все больше обращали против тех, кого считали коллаборационистами, и против конкурентов по партийно-политической борьбе. Казни фабрикантов, таких как Мечислав Зильберштейн в Лодзи, или та кровавая вендетта между ППС и эндецией, жертвами которой в одной только Лодзи стали до 1907 года более 700 человек (из них 322 убитых), ослабили социальную поддержку убийц. В изоляции террористической подпольной ячейки насилие настолько вытесняло все остальное, что ее членам казались оправданными даже убийства школьников, если те появлялись на варшавских улицах в форме государственных учебных заведений. Так, в 1907 году приверженцы насильственных способов борьбы неоднократно стреляли в школьников, одетых в форму, и тяжело ранили некоторых из них. Такие покушения на убийство несовершеннолетних, которых можно было обвинить только в нарушении бойкота школ, дискредитировали подпольщиков. В следующем году подобные инциденты участились: почти ежедневно сторонники бойкота прямо на улице бросались с ножами на студентов и школьников или избивали их дубинками, нанося такие тяжкие телесные повреждения, что жертвы оказывались потом в больнице. Это вызвало бурю негодования среди польской общественности. В отличие от внутренних губерний России, где кадеты упорно отказывались осуждать политический террор, в Варшаве многие влиятельные лидеры общественного мнения дистанцировались от насильственных действий революционных групп744.

Видя, что ситуация в Царстве Польском успокоилась, в 1909 году генерал-губернатор принял решение о формальной отмене военного положения. То, что началось в 1903 году стремительной эрозией государственной власти, закончилось ее новым укреплением. В восприятии чиновников, один из уроков революции заключался в том, что из длинной цепочки польских восстаний русская власть в очередной раз вышла победительницей. Опыт собственного бессилия перед лицом взбунтовавшегося в 1905 году общества быстро поблек и уступил место уверенности, что в руках властей предержащих теперь имеются средства, необходимые для сохранения своего господства. Во всяком случае, среди чиновников Привислинского края не было ощущения скорого конца. Ничто не говорило о том, что дни российского присутствия в Польше сочтены. С этой непоколебимой уверенностью в себе представители петербургской администрации в крае вступили в динамичный период, который последовал за отменой военного положения.

1909 год не стал переломным. Скорее, произошел плавный переход из поздней фазы военного положения, которое уже почти не замечалось, в период «нормализации», в течение которого царские власти по-прежнему прибегали к военным средствам, когда им казалось, что возникает угроза сохранению общественного порядка. Даже после отмены в Царстве Польском военного положения в некоторых его губерниях сохранялось состояние «усиленной охраны», и говорить о полном и окончательном умиротворении в крае можно было лишь условно. Продолжались нападения на представителей власти, вновь обострились споры по поводу «польского вопроса», социальные конфликты по-прежнему отличались высоким уровнем насилия, в то время как антагонизм между евреями и католиками в предвоенные годы развивался в сторону новой эскалации745.

Тем не менее окончание военного положения привело к заметным изменениям в общественной жизни Царства Польского. Уже в 1909 году публичная сфера, развитию которой больше ничто не препятствовало, обнаружила свою ранее неведомую власть. Разоблачительная кампания, проводимая варшавской газетой Goniec, быстро привела в смятение имперскую бюрократию муниципального уровня. В том же году президенту города Виктору Литвинскому пришлось оставить пост, а нескольким должностным лицам предъявили обвинение в получении взятки746. Конечно, скандальные разоблачения административных злоупотреблений, сделанные в прессе, не коснулись имперского центра власти в Привислинском крае – канцелярии генерал-губернатора, – но продемонстрировали, что такое гласность во времена свободы прессы.

В других областях власти тоже столкнулись с обвинениями, которые предъявляли уверенные в себе граждане, требовавшие соблюдения своих законных прав. Так, после отмены чрезвычайного положения в большом числе были поданы судебные иски о злоупотреблении служебным положением и других нарушениях закона сотрудниками имперской администрации. С другой стороны, власти также были вынуждены обращаться в судебные инстанции. После снятия ограничений с прессы значительно увеличилось число случаев, когда власти подавали в суд иски против отдельных статей или целых газет. Бывало, что суды действительно предписывали конфисковать отдельные номера или даже закрыть ту или иную газету, но это отражало и ограниченные полномочия царской бюрократии: сделать то же самое просто административным путем теперь стало невозможно747.

В целом можно констатировать, что после 1909 года начался расцвет общественной жизни в Царстве Польском, и особенно в Варшаве. Было создано множество новых союзов, ассоциаций и тому подобных организаций; другие, запрещенные во время военного положения, возрождались – часто под новым названием. Многие из существовавших и прежде организаций смогли значительно увеличить численность своих членов и спектр своей деятельности. В наибольшей степени диверсифицировалось производство и потребление печатной продукции: в 1913 году в городе на Висле существовало сорок книжных магазинов, тринадцать библиотек-читален и четырнадцать киосков периодической печати. Оживление городского культурного ландшафта, несомненно, было связано и с тем, что начиная с 1907 года Варшава превратилась в город промышленного бума. Общее восстановление экономики в Царстве Польском привело к тому, что в столице хозяйственная активность возросла и приняла отчасти даже лихорадочный характер, причем не только в строительной или транспортной сфере. Такие крупные проекты в области культуры, как синематограф «Феномен» на 1,6 тыс. с лишним зрителей и расширение городских театров, отражали растущий спрос на культурные развлечения. Варшава в годы после отмены военного положения была оживленным, быстро растущим мегаполисом.

Этот процесс эволюции большого города влиял и на самосознание польской общественности. Несмотря на восстановление экономики, успокоение политической обстановки и либерализацию после отмены военного положения, публичные дебаты представляли собой в первую очередь дискурс о кризисе. Многие представители польской интеллигенции, казалось, разделяли скептицизм Блока по отношению к современному мегаполису. Именно противоречивая Варшава провоцировала критику «темных сторон» городского пространства. Под таковыми понимался прежде всего упадок нравственности: мегаполис воспринимался как угрожающий и жестокий молох, как рассадник отвратительных пороков и болезней, которые интерпретировались в том числе и в качестве угрозы для польской нации. Как и в других европейских мегаполисах, восторг перед новшествами городской среды смешивался с недовольством по поводу утраты привычных социальных иерархий и поведенческих шаблонов. Однако, какие бы беды города ни обсуждались в этом дискурсе эпохи fin de siècle, данный дискурс был антиурбанистским лишь на первый взгляд. На самом деле он в огромной степени способствовал оживлению городской публичной сферы, так как снабжал литературный и журналистский рынок материалом для полемики и разжигал дебаты по поводу социального и морального самоопределения городской образованной элиты. Полемика на тему «гнезда порока и разврата» была прежде всего беседой варшавян с самими собой.