Лагутину, что и он пусть тут же бросается в бой со своими партизанами. Все. Жду доклада от Шишканова через два часа.

Связные ушли.

– Ну, прости, мама, некогда с тобой поговорить. Даст бог, скоро поговорим.

– А я и говорить с тобой не хочу. Ты пошто отца бросил обратно в амбар?

– Так надо, мама. Завтра ты всё узнаешь. Покорми. Сколько лет я не едал из твоих рук! Покорми, для дела я посадил тятю и тестя в амбар, там они и поругаются, там они и помирятся.

Через два часа забежал Журавушка, доложил:

– Наши расположились по десятку в домах, так что сходная площадь окружена со всех сторон. У коновязей Тарабанов выставил сильную охрану. Туда поведет фронтовиков сам Шишканов, чтобы отбить коней, потому что казак без лошади – не казак.

Смеркалось. Тарабанов бросил гонять новобранцев, в сердцах плюнул, проворчал:

– Неужели герой Бережнов думает с этим сбродом разбить красных? Да они, это я по глазам вижу, все до единого красные.

Ночь, черная хмарная ночь. С гор спустился туман, окутал деревню, как ватой, глуша шаги, шепотки́, перекличку часовых.

Тарабанову не спалось под теплой буркой. Он отказался спать в доме Бережновых, куда любезно приглашал его есаул. И пить отказался. Дурные предчувствия не покидали его. И эти шорохи, эти тени за туманом, чьи-то затаенные разговоры, вскрики, всхлипы. На сопке кричала сова, в забоке[74] ухал филин. Голоса их приближались, будто эти ночные птицы брали Тарабанова в кольцо. Страшно, что-то страшно. Поёжился. Скорей бы рассвет.

На рассвете робко татакнул пулемет, тут же смолк, Тарабанов вскочил, насторожился. С чего бы это пулеметчик стрелял? Выхватил из переметной сумы ракетницу и пустил красную ракету, затем зеленую, дал сигнал тревоги. И, конечно, партизаны не поняли сигнала, приняли его за сигнал к выступлению. И правильно. В тот же миг огласилась деревня залпами. Чуть рановато, еще темно, но ожидать было нечего. Заговорили очередями пулеметы. Но там уже были разведчики Бережнова, били для острастки, над деревней. Не будешь же стрелять во тьму, в своих людей.

Началась невообразимая мешанина. Тарабанов бросился к коновязи, здесь уже шла рукопашная, кто и кого бил – не понять. Но уже за сотню казаков было на конях. Подали и ему коня. Но Тарабанов как опытный солдат не повел своих под выстрелы, он понял, что его обошли, бросил остатки своего отряда в сторону Ивайловки. Вслед резанули пулеметы, но били они бесприцельно. Дали залп и партизаны Петра Лагутина, но и это была стрельба из пушек по воробьям. Сбили несколько конников, ранили коней.

А деревня гремела выстрелами, даже рвались гранаты. Это отстреливались казаки и солдаты, что засели в домах, отбивались, знали, что не простит народ их деяний, простить сможет только смерть.

Рассвело. Устин приказал выставить пулеметы и прошить дом пулями. Тарабановцы выбросили белые флаги. Начали выходить из домов. И даже бывалый Устин Бережнов ужаснулся, увидев с какой злостью набросились, эти в прошлом мирные люди, на белых. Люди озверели от зверств, что чинили эти казаки и солдаты. Вон, еще висят на деревьях, как огородные пугала, Исак Лагутин и его жена, лежат головешками двадцать бойцов Юханьки-партизана. Он едва избежал этой же участи. Упал к пулемету и дал очередь над головами, охладил пыл разъяренных сельчан. Кто-то даже крикнул:

– Бей бережновцев, они тоже беляки!

Но крикуна остановили. Пришел Шишканов, подошел почерневший от горя Лагутин. Он только сейчас узнал о смерти своих родителей. Скрывали друзья. Вышли из амбара улыбающиеся сваты. Сто раз поругались, на сто первый раз помирились. Мимо прошмыгнули мышатами Селёдкин и Красильников…

Тарабанов пустил коня шагом. Следом остатки отряда, следом прошлое: это сгоревшие деревни, горы трупов, Колмыков, Розанов, эта игра в демократию. Доигрались. Надо было вешать, жечь, вешать, снова жечь. Калёным железом выжигать большевизм! Устин Бережнов стал большевиком. Дожили! Возможно, и сам Розанов уже большевик? Господи, так где же тогда люди, настоящие люди?! А черт с ним, золотишко есть, бежать за границу будет с чем. Но я так не убегу, я ещё многим сверну голову. Черт! И как поверил этому липовому есаулу? Ведь сомневался же! Наука впредь: если хоть чуть сомневаешься, убивай, уничтожай!

Тарабанов спешил к японцам, ради безопасности сняв погоны.

– Я еще вам покажу, чего я стою, – погрозил кулаком с Михайловской сопки в сторону Каменки.

23

Телеграмма Послу в Токио. 13 Июля 1919 года № 9.

«Верховный Правитель просит Вас высказаться в нижеследующем смысле перед японским Правительством. Ввиду предположенной эвакуации чешских войск из Сибири, возможного ухода на фронт отряда генерала Розанова, Российское Правительство крайне озабочено вопросом о дальнейшей охране Сибирского пути к западу от Иркутска и поддержания порядка в этом районе.

Для охраны линий необходима будет, по-видимому, еще некоторое время посторонняя помощь, что и было предусмотрено междусоюзническим соглашением о Сибирском пути. В связи с вышеизложенным Российское Правительство позволяет себе надеяться, что Правительство Японии, в силу его дружественного отношения с Россией, не откажется срочно обсудить вопрос о посылке двух японских дивизий на запад от Иркутска. Практическое выполнение этого проекта и точное определение условий и времени переброски войск желательно было бы установить непосредственным соглашением компетентных военных властей. Российское Правительство, ссылаясь на решение Держав, переданное ему г. Клемансо телеграммою от 9-го июля и предусматривающее такую посылку войск, сочло необходимым осведомить о настоящем своем шаге прочие Союзные и дружественные Правительства, прося их поддержать его обращение и высказав мысль, что часть железнодорожной линии могла быть поручена также и американским войскам.

Доверительно. Желательно добиться возможно незамедлительного начала переброски войск. Не откажите использовать то расположение, которое Япония в последнее время стремилась проявить к Омскому Правительству, чтобы воздействовать в смысле благоприятного и быстрого решения этого вопроса».

Подлинная подпись: Сукин, 13/VII 19 г.

Крупенской дочитал телеграмму, уронил голову на руки, раздельно проговорил:

– Эх, сукин ты сын, Сукин. Поздно вопить. Пора и послу уже сдавать свои посольские полномочия. Пусть не сегодня, но это будет скоро. «Посол без правительства» … Сколько еще будет сохраняться такое положение?

Посмотрел в окно. По улице Токио шла огромная колонна демонстрантов. Они требовали риса, возвращения солдат домой, конца войны.

Вспомнились, как нечто нереальное, его приезды в приморскую тайгу, тихие, добрые рыбалки, суровый бородач Силов… Чем сейчас занят этот могучий старик? Как там Ванин? Всё рухнуло. Кому теперь достанутся миллионы, что лежат в земле? Кто будет открывать новые рудники?

Отбросив воспоминания, приказал одеть себя, посланника миссии, чтобы тотчас же следовать в императорский дворец