И сейчас ей было ужасно стыдно собственных мыслей о матери и брате, стыдно из-за того, что про себя она обвиняла их в трусости и малодушии. Почему она решила, что они бросили отца, отреклись от него, испугались общественного мнения? Все было гораздо проще: мать и брат подозревали, что Элиас был сам во всем виноват, что он был пьян, оказался не в состоянии оценить обстановку. А ведь на нем лежала ответственность за жизнь и безопасность тех, кого он повел с собой на опасное задание.

Она думала, что мать желает выдать ее замуж для того, чтобы избавить от постыдного ярлыка дочери подсудимого. Теперь она понимала, что мотивы ее матери были не так просты.

Ничего удивительного не было в том, что Сона и Алистер с опасением относились к ее попыткам «спасти» отца. Они боялись, что она может узнать правду, догадаться. Внезапно в голову Корделии пришла страшная мысль, и кровь застыла у нее в жилах. Они действительно могут потерять все. Прежде она в глубине души не верила в это, считала, что правосудие и справедливость восторжествуют. Но оказалось, что справедливость – далеко не такое простое и однозначное понятие, как она думала.

В дверях появилась Сона, и Корделия вздрогнула от неожиданности. Мать окинула девушку оценивающим взглядом и спросила:

– Это одно из тех платьев, что прислал тебе Джеймс?

Корделия кивнула. На ней было дневное платье насыщенного розового цвета, подарок Анны.

На лице Соны появилось задумчивое выражение.

– Симпатичный оттенок, – заметила она. – Эти платья действительно очень красивые… они идут тебе гораздо больше, чем те, что подбирала я.

– Нет! – Корделия вспыхнула и резко поднялась из-за стола. – Khāk bar saram!

В буквальном переводе эта фраза означала «Я должна умереть!». Так говорили, желая попросить прощения за серьезную ошибку.

– Я была ужасной дочерью, – продолжала Корделия. – Я знаю, что ты хотела как лучше.

«Я знаю, что ты старалась ради меня, Mâmân. Ты всего лишь хотела защитить меня».

Изумленная мать ответила не сразу.

– Во имя Ангела, Лейли, это всего лишь платья. – Она улыбнулась. – Может быть, ты вместо извинений поможешь мне по хозяйству? Как хорошая дочь?

«Она хочет меня отвлечь, как обычно», – подумала Корделия, однако на этот раз она даже обрадовалась возможности на время забыть о своих проблемах и неуверенности в будущем. Недавно мать и Райза распаковали очередную порцию вещей; необходимо было решить, где разместить исфаханские глиняные вазы, и где будут наиболее выгодно смотреться ковры из Тебриза. Корделия наблюдала за матерью, которая оживленно суетилась среди вещей, очевидно, чувствуя себя в своей стихии, и на языке у нее вертелось множество вопросов: «Ты знала об этом, когда выходила за него замуж, Mâmân? Ты обнаружила это неожиданно, в один злосчастный день, или, может быть, поняла это постепенно, не сразу осознала, какая ужасная жизнь тебя ждет? Все эти годы, когда ты просила отца отправиться в Басилиас, ты думала, что они смогут излечить его от тяги к спиртному? Ты плакала, когда он отказывался? Ты все еще любишь его?»

Сона отступила на несколько шагов, чтобы полюбоваться небольшой коллекцией миниатюр в рамках, размещенных на стене около лестницы.

– Они смотрятся здесь очень мило, правда? Или, может быть, следует перевесить их в гостиную?

– Я совершенно уверена, что лучше будет здесь, – сказала Корделия, хотя понятия не имела, о чем спрашивает ее мать.

Сона обернулась, почему-то схватившись за поясницу.

– Ведь ты на самом деле меня не слу… – начала она, но внезапно лицо ее исказилось от боли, и она привалилась к стене. Корделия, охваченная тревогой, бросилась к матери.

– Тебе плохо? У тебя нездоровый вид.

Сона вздохнула.

– Я в полном порядке, Корделия. – Она выпрямилась, держа руки перед собой, словно не знала, куда их девать. Она вела себя так только в минуты сильного волнения. – Просто дело в том… я жду ребенка.

– Что?

Сона слабо улыбнулась.

– У тебя будет маленький брат или сестричка, Лейли. Через несколько месяцев.

Корделии захотелось стиснуть мать в объятиях, но в ту же секунду ее охватил страх. Матери было сорок два – уже поздно для того, чтобы иметь детей. Впервые в жизни грозная, строгая мать показалась ей хрупкой и уязвимой.

– Давно ты об этом знаешь?

– Три месяца, – ответила Сона. – Алистер тоже знает. И твой отец.

Корделия почувствовала, что в горле пересохло.

– Но мне ты ничего не сказала.

– Лейли-джун, – ласково произнесла мать и подошла ближе. – Я не хотела волновать тебя, ведь ты и без того так тревожилась за судьбу нашей семьи. Я знаю, что ты старалась… – Сона оборвала себя на полуслове, убрала со лба дочери выбившийся из прически локон. – Ты знаешь, что не должна выходить замуж, если сама не хочешь этого, – произнесла она почти шепотом. – Мы как-нибудь справимся, дорогая моя. Мы всегда справляемся.

Корделия взяла тонкую руку матери, покрытую многочисленными старыми шрамами, оставшимися еще с тех времен, когда она сражалась с демонами.

– Cheshmet roshan, mâdar joon[48], – прошептала она.

На ресницах матери блестели слезы.

– Спасибо, дорогая моя.

В эту минуту раздался громкий стук в дверь. Корделия, обменявшись с матерью удивленными взглядами, направилась в вестибюль. Когда Райза открыла дверь, оказалось, что на пороге стоит грязный уличный мальчишка, тот самый, которому Мэтью отдал ее сумку после их «визита» в квартиру Гаста. Представитель Нерегулярной армии, вспомнила она, так его назвал Мэтью – мальчишка из Нижнего Мира, который работал в таверне «Дьявол» и выполнял мелкие поручения Джеймса и его друзей.

– У меня письмо для мисс Корделии Карстерс, – пискнул посыльный, взмахнув сложенным листком бумаги.

– Это я, – сказала Корделия и подошла к двери. – Тебе… э-э… нужно заплатить?

– Не-а, – протянул мальчишка и ухмыльнулся. – Мне уже заплатил мистер Мэтью Фэйрчайлд. – Вот!

Он подал Корделии записку и, насвистывая что-то себе под нос, сбежал с крыльца. Райза закрыла дверь и озадаченно уставилась на Корделию. Зачем Мэтью посылать ей записки, размышляла Корделия, разворачивая листок. Что такого могло у них произойти?

Письмо содержало всего две строчки, но Корделия уставилась на размашистые черные буквы так, словно увидела огненную надпись на стене.

«Немедленно приезжай в таверну «Дьявол». Демоны снова напали. Кристофер серьезно ранен. Джеймс».

– Корделия? – Сона вышла в вестибюль. – Что происходит?

Корделия протянула матери записку и заметила, что руки дрожат. Сона пробежала глазами по строчкам и вернула бумажку Корделии.