Его встретила обеспокоенная Владислава, дотронулась до своего амулета на цепочке.

— Свентик светится. Ты кого-нибудь не…

Илья прижал палец к губам, подтолкнул жену к палатке.

— Спрячься, возьми ружье и жди.

Владислава, понимавшая мужа с полуслова, послушно скрылась в палатке, зашелестела чехлом, вынимая карабин.

Илья вернулся к костру, сел на валежину, подбросил в огонь веток. Рассредоточив внимание, он перешел в состояние «сторожевой паутины» и — не услышал — почувствовал приближение людей. К лагерю шли трое, очень тихо, не поднимая ни малейшего шума, не наступая на сухие ветки и не шелестя одеждой о кусты. Все трое были абсолютно закрыты — Илья не видел их аурного свечения — и очень опасны, особенно тот, что шел последним.

Сама собой сработала защитная система организма, переводя сознание в особое измененное состояние ПАО[34], состояние предбоевого транса.

Незнакомцы остановились в двадцати шагах от костра, прячась за деревьями.

Илья повернул в их сторону освещенное пламенем костра лицо, сделал приглашающий жест.

— Присоединяйтесь, гости нежданные, погрейтесь у живого огонька, чайку испейте.

Некоторое время было тихо, потом зашевелились ветки ольховника и на поляну с палаткой вышли двое, одетые не по-летнему тепло. Один — в плотную серую рубаху и черную безрукавку, в штаны, заправленные в сапоги, плотного сложения, черноволосый и чернобородый. Второй, опиравшийся на суковатый посох, — в длинный черный плащ до пят, напоминающий рясу, с необычным медальоном на груди в форме «недокрученной» свастики. Он был горбат, но высок, с длинной бородой, в которой серебрились седые пряди, и с такими же полуседыми волосами. Судя по сухому лицу, это был глубокий старик. Хотя глаза его сверкали молодо и прятали брезгливо-высокомерную с и л у.

Они подошли к костру, остановились напротив спокойно сидевшего с веточкой в руке Пашина, разглядывая бивуак и его владельца.

— А третий-то что ж не выходит? — простодушно поинтересовался Илья. — Неужели стесняется? Или боится? Один я, чего бояться-то?

Гости переглянулись, однако смолчали, продолжая всматриваться в хозяина лодки и палатки. Не вышел к костру третий визитер, только бесшумно переместился на другое место, огибая открытое пространство, прячась за деревьями. Показалось Илье, что он слышит еще одного человека в глубине леса, но в это время горбатый монах заговорил низким голосом:

— Не страшно одному-то в наши времена по диким местам бродить, Илья Константинович?

Гости знали Пашина, а это означало, что искали они именно его.

— Не один он, — хриплым басом отозвался чернобородый угрюмый спутник горбуна, производивший странное впечатление ожившего мертвеца. — Баба в палатке прячется.

— Так ведь дикие эти места только для тех, — безмятежно произнес Илья, — кто природу не любит. Для меня они — открытая книга. Да и кого бояться? Лихие люди по лесам да по болотам редко шастают, к тому же против них у меня оружие имеется. А звери — братья мои меньшие, с ними я всегда договориться могу.

Горбатый усмехнулся.

— А ну как врази твоея настигнут? Вряд ли оружье поможет. Даже если ты посвящен в Витязи.

Илья остался с виду невозмутимым и спокойным, только «взвел курок» темпа, готовясь к действию. Он уже понял, кто перед ним: хха — охранники храма Морока, целый год не подававшие о себе весточки. Илья знал, что после боя с охраной и жрецами храма особая команда ФСБ прочесала весь остров Войцы и окрестности озера Нильского[35], на берегу которого стоял храм, но ничего не нашла. Храм как сквозь землю провалился, а вместе с ним и его владельцы, служители дьявольского культа Морока. И вот они появились за сотни километров от озера Ильмень, в дремучем лесу, безошибочно определив местонахождение одного из тех, кто украл у них каменную плиту с Ликом Беса — Врата Морока — и нарушил все их планы.

— Откуда вы знаете о посвящении? — тем же индифферентным, обманчиво-простодушным тоном осведомился Илья. — Разве мы встречались с вами… господин колдун?

Брови горбатого старика прыгнули вверх.

— Неужель признал?

— У вас на лбу написано, — усмехнулся Илья. — Да и кто другой может с такой легкостью пройти по здешним болотам?

— Это надо понимать так, что колдунов ты тоже не боишься?

— Боюсь, — признался Пашин. — Хотя точно знаю, что они тоже с м е р т н ы.

Старик нахмурился, сверкнул глазами.

— Зело ты остер на язык, Илья Константинович, как бы это не отразилось на твоем здоровье.

Принахмурился и Пашин.

— Вот что, господа хорошие, или говорите, зачем пожаловали, или убирайтесь подобру-поздорову. Лес велик, везде остановиться можно.

— Не груби, невежа, — покачал головой чернобородый мужик, чей облик стал казаться Илье знакомым. — Мы ведь можем и осерчать.

— Так ведь и я могу рассердиться, — совсем холодно проговорил он, раздумывая, как поступить с гостями, добавил с иронией: — Я тебя сюда не звал, сотник.

Гости снова переглянулись, озадаченные не столько спокойствием Пашина, сколько его осведомленностью.

— Я из него душу вытрясу! — мрачно пообещал чернобородый.

Илья узнал его — это был Потап Лиховский, командир хха и слуга жрицы Пелагеи.

— Сначала пусть ответит на пару вопросов, — медленно проговорил старик, пытаясь взглядом загипнотизировать Пашина. — Скажи-ка нам, молодец, кому Евстигней передал свою последнюю руновязь? А тако ж цату, знак волховской власти?

— Это ты у него спроси, колдун, — посоветовал Илья, слыша поплывший в ушах звон; горбатый визитер был очень сильным магом, знал повеление, и бороться с ним в пси-поле на равных было невозможно.

Старик взялся рукой за перекладину засветившегося креста-свастики.

— Не тебе ли он завещал свой консуетал[36]?

— Консуетал у каждого свой, — качнул головой Илья, не понимая, почему он продолжает сидеть на бревне, вместо того чтобы встать и отогнать странных гостей. — У вас ко мне все?

— Говори, где этот старый дурень спрятал руновязь и цату? Иначе на всю оставшуюся жизнь сделаешься немым! Ну?!

Илья с неимоверным трудом заставил себя подняться на ослабевших ногах.

— Шел бы ты своей дорогой, несвятой отец! Убирайся вон!