А: Мне кажется, что Борис совсем не был демократом. У него была глубокая вера в то, что у тебя есть право, чтобы человек тебя ждал, у тебя есть право деньги не заплатить, хотя вы договаривались… У отдельных людей есть отдельные особые права. Это, собственно, полностью противоречит идее демократии. Мне это очень в нем не нравилось с самого начала. Увы, с годами в Борисе эта убежденность в “праве на неравные права” сильно развивалась. Пренебрежение другим человеком, другим мнением – очень плохая и политически опасная история, на мой взгляд. Умным (или сильным, или каким-то еще) можно, остальные – подождут.

Ф: Березовский, конечно, не верил в демократию. Мне в какой-то момент это стало ясно. Березовский верил в то, что миром управляет элита.

А: Вообще его представление о том, как он будет с кем-то вместе или один управлять страной, – это абсолютно элитарное сознание. Он меня как бы в одну категорию с собой записывал, у меня не было с ним такой проблемы. Но в общем у него была такая глубокая вера в то, что, как в одном из советских фильмов говорил Никита Михалков, у воробья одни правила, а у стрижа другие[188]…

Ф: Вы сказали, Борис хотел сам или с кем-то еще управлять страной. На самом деле без всяких “с кем-то”, только он один. И вот это, как мне кажется, в конечном счете и стало его главной проблемой.

А: Трагедией.

Ф: И трагедией. Потому что мы даже сейчас не про слово “власть” говорим, это было что-то намного шире. Он вообще один, а все остальные – мелкие сошки, людишки какие-то.

А: Ну, до такого я, видимо, все-таки не дожил. Когда я с Березовским общался до 2004–2005 года, все-таки было ощущение, что какое-то небольшое количество людей он признает имеющим права голоса.

Ф: Нет-нет, он признает их имеющими права голоса, но не считает, что они в состоянии справиться со стоящими перед ними проблемами без него. Хотя, повторяю, Борис в общении был человеком удивительно демократичным.

А: Очень внешне. Просто он не был хамом.

Ф: Совершенно верно.

А: Мне кажется, что как раз нахамить, накричать – это дело вторичное, а глубокая собственная вера в то, что ты другой, – это первичное. Я тут недавно прочитал, что самые счастливые семьи те, где больше ругаются. Вы лучше меня знаете, что традиционные еврейские семьи зачастую достаточно шумные, с криками и с выяснением отношений, и с хамством, и с унижениями. Но при этом присутствует глубокое уважение друг к другу. Вот этого, мне кажется, в Борисе совсем не было.

Сейчас очень популярна идея, что избирательное право надо предоставлять только тем, кто реально обществу что-то дает, а не только у него забирает. Если вы нам не платите, а живете на социалку, то не надо вам давать такие же права, как тем, кто платит налоги и вас содержит. И это разумно, это понятное и ясное правило, вполне рациональное. Но оно совершенно не означает, что один лучше другого. Это две совершенно разные логики. Если говорить про элиту, это те, кто обществу дает больше, чем берет. Но это не должно сопровождаться абсолютным неверием в народ, неверием в демократические процедуры.

Ф: Про народ Борис считал, что это быдло. Не обсуждали даже тему эту – народ. Ему было не интересно. У Бориса присказка была: “Не интересно”.

В тот период, когда я в чем-то пытался разобраться, он мне говорит: “Вот смотри, Путин должен был полететь куда-то в регионы, Путина только что выбрали президентом, я взял и прилетел туда за полчаса до Путина, на тот же аэродром. Там уже стоит почетный караул, расстелена дорожка. Я вышел из самолета, иду вдоль почетного караула, а почетный караул отдает честь. Юра, почему они мне честь отдают? Кто я? Я никто. Я для них Березовский”. Вот это и есть соотношение между элитой и народом. Вот этот русский народ, отдающий ему честь, поскольку он Березовский, – это то, с чем он жил. Для него в этой картинке все было ясно и все было правильно.

Он пытался получать все эти должности, они ему нужны были по бюрократическим соображениям, чтобы подписываться под статьями, чтобы представляться кем-то. Но в общем-то ему эта должность не была нужна, у него должность была – Березовский.

Ф: Был еще один важный момент, одна из черт характера Березовского. Для меня это всегда было странно, но факт остается фактом: ему было все равно, подонок человек, с которым он общается, или, наоборот, хороший. Для него этой категории не было.

А: Абсолютно верно. Он был вне морали. Себе позволял быть вне морали и другим позволял. Надо отдать ему должное: большое количество подонков очень много морализируют. Он совершенно не морализировал, но он и себе позволял жить по собственным правилам.

Ф: То есть Бориса действительно интересовал всегда только он. Никто больше, вот буквально никто больше, физически. Никакого преувеличения в этом нет.

А: Юлик Дубов говорит, что у него было твердое ощущение: если что-нибудь случится, Березовский его будет спасать. То же самое говорили и другие люди. Вот как эгоцентризм совмещается с готовностью помочь товарищу?

Ф: Сейчас уже очевидно, что этой готовности помочь товарищу никогда не было. Я не знаю, а кому он когда помог?

А: Он Юлику помог, когда тот сильно заболел. И брату Володи Воронова, который разбился. Это что, были ритуальные действия?

Ф: Нет, это немножко другое. Я не думаю, что это ритуальные действия. У Бориса был такой принцип, один из основных его принципов, который назывался “функция денег”. Его задача – сгенерировав некую идею, дальше все свести к “функции денег”. И, в принципе, это неплохая схема. Бориса нельзя назвать жадным, хотя у меня были с ним все время какие-то финансовые проблемы, и я никогда не понимал и до сих пор не понимаю, почему они были. Притом что суммы, которые мы обсуждали в связи с его же идеями и проектами, были всегда ничтожные, в них почему-то всегда все упиралось. Это не потому, что он жадный. Если бы он был человеком жадным, он бы, конечно, не послал самолет за Юликом. Он не был жадным человеком. Это, кстати говоря, то, что в нем подкупало. В том числе многочисленную творческую интеллигенцию – журналистов, писателей, музыкантов. Он был в чем-то, когда хотел, очень широким человеком.

Конечно, можно на это возразить: “Чего ему не быть широким: из “Сибнефти” деньги текут, как нефть по трубе, живет он при коммунизме, все счета ему проплачиваются”. Можно и так сказать. И, наверное, в этом есть некая доля истины, потому что, в отличие от менеджеров “Сибнефти”, которые занимались “Сибнефтью”, Борис ничем этим не занимался. Он вообще не очень понимал, что у него есть.

Очень хорошо помню, как в Бостоне раздается звонок. Звонит Борис и говорит буквально: “Юра, мне нужно, чтобы ты срочно составил для меня справку”. – “Какую?” – “Мне нужна справка, чем я владею”. Я говорю: “Борь, подожди, ты что, не знаешь, чем ты владеешь?” Он говорит: “Понятия не имею. Вот прочитал сегодня, что владею такой-то компанией, а я первый раз про нее слышу”.