Истман приложил максимум усилий для решения данной проблемы, чувствуя, что здесь на кону стоит нечто большее, чем просто финансовое положение его зятя. «Я знал, что, если потерплю неудачу, это будет концом моей карьеры… эдакий зарвавшийся юнец-адвокат, проездом из Нью-Йорка, которого поставил на место британский истеблишмент. Поэтому я взялся за то, чтобы добыть для нас одобрение британского истеблишмента».

Хотя ресурсы Пола в этот момент были совсем не безграничны, Истман убедил один из самых влиятельных и престижных банков лондонского Сити — N. M. Rothschild — взять на себя финансовое обеспечение процесса со стороны Пола. «Они согласились под гарантию облигаций на 1,5 миллиона фунтов, которыми владел Пол и срок погашения которых наступал только через пять лет». Получив такое абсолютно неоспоримое одобрение, Истман начал подбирать команду юристов, главным из которых был только что назначенный королевским адвокатом Дэвид Херст — специалист по делам о клевете, никогда раньше не занимавшийся коммерческим правом.

Шесть месяцев, ушедшие на подготовку к процессу, казалось, только подтвердили, что творческое партнерство Beatles осталось в прошлом. Трое других битлов успели выпустить за этот период по пластинке под собственным именем, и каждая являлась декларацией независимости не меньше, чем McCartney, разве что все они снискали куда больший успех у критиков.

Сентябрь принес второй сольный альбом Ринго, Beaucoups of Blues, бывший, несмотря на название, коллекцией кантри-стандартов и поставленный одним американским критиком в один ряд с Nashville Skyline Боба Дилана. Затем, в ноябре, вышел монументальный тройной диск Джорджа All Things Must Pass, соединивший индийскую мистику с первоклассным мейнстримным роком и ставший, как и его главный сингл «My Sweet Lord», глобальным многоконфессиональным хитом.

Название, All Things Must Pass («Всему суждено пройти»), читалось как констатация скоротечности земной славы и, может быть, как исполненное благодарности прощание с непростой битловской историей, однако, ко всему прочему, имело и более приземленный смысл. Сам Джордж сравнивал альбом с излечением от запора после многих лет, в течение которых песни копились у него внутри на фоне безостановочной выработки Леннона и Маккартни.

Затем, в декабре, вышел John Lennon / Plastic Ono Band, который Фил Спектор умудрился спродюсировать без единой слащавой скрипки. На этом альбоме Джон воспользовался методикой недавно пройденной первичной терапии, чтобы пусть не воем, но песнями выразить все свои детские страхи, окончательно откреститься от воспитавшей его буржуазной среды и безоговорочно присягнуть на верность Йоко. Композиция с простым названием «God» («Бог»), перечислявшая все, что он теперь отвергал и презирал, стала неожиданным подарком для адвокатской команды Джона Истмана. «I don’t believe in Bea-tles…» («Я не верю в Beatles»), — пел Джон с почти рвотным звуком (и пропуская определенный артикль, чем Йоко когда-то так сильно раздражала Пола).

Не довольствуясь песенным признанием, он дал многостраничное интервью журналу Rolling Stone, где поносил свою прежнюю жизнь в ипостаси битла и бывших коллег за то, как они обращались с Йоко. Первая часть интервью вышла в свет как раз тогда, когда Пол подал исковое заявление в Высокий суд. Журнал Time объединил обе истории под заголовком, пародирующим название эпической оперы Вагнера о сумерках богов: «Beatledämmerung»[47]. По сравнению с желчным содержанием остальных частей интервью места, где упоминался Пол, звучали на удивление спокойно. В запоздалом вердикте Джона по поводу альбома McCartney слышался тон учителя, с прискорбием наблюдающего за неудачей бывшего ученика: «Меня удивило, что он получился таким неважным. Я ожидал несколько большего, потому что, если у нас с Полом что-то типа конфронтации и я при этом чувствую себя слабым, он, я думаю, должен чувствовать себя сильным… Не то чтобы у нас были какие-то конфронтации в физическом смысле».

По словам Джона, наилучшим шансом для сбившегося с пути ученика было бы, если бы альбом Plastic Ono Band «заставил его испугаться и сделать что-то достойное, а потом он заставит испугаться меня и тоже сделать что-то достойное… Я думаю, он способен на прекрасные вещи». После всех жалоб на выпады в адрес Йоко он не удержался от выпада в адрес Линды, которой досталось за семейные фото на обложке McCartney: идея, как утверждал Джон, была скопирована у них с Йоко. «Они делают точно то же самое, что я, только примерно год спустя… Они как подражатели».

Пол не ответил на интервью ни публично, ни в частном порядке, однако Линда написала Джону протестующее письмо от имени их обоих. Он ответил на шести рукописных страницах, подчеркнуто адресованных «Линде и Полу», говоря, что он еще легко с ними обошелся по сравнению с «дерьмом, которое вы и мои остальные добрые и бескорыстные друзья вылили на меня с Йоко». Он отругал Линду за ее «мелочную извращенную головку» и припомнил ей «мелочное дерьмо от твоей безумной семейки [Ли и Джона Истмана]». «Несмотря на все это, — написал он в заключение, — шлю вам двоим любовь от нас обоих», после чего добавил сердитый постскриптум с упреком Линде за то, что ее письмо не было адресовано ему и Йоко вместе.

Какое бы впечатление спокойной решимости ни производил Пол снаружи, у него все время тревожно сосало под ложечкой от мысли о том, какую грозную юридическую машину он привел в движение. «Происходил не только распад Beatles, этой великолепнейшей из групп и этих прекраснейших на свете людей; в придачу к этому остальные трое Beatles, мои вернейшие друзья, теперь в мгновение превращались в моих врагов, — вспоминал он. — Я вырос в этой группе, они были моей школой, моей семьей, моей жизнью… Я просто хотел… чтобы все было по-тихому, но у меня не было такой возможности. Либо так, либо все доставалось Клейну».

Чтобы отогнать тревогу как можно дальше, он начал работу над новым альбомом, которым твердо планировал завоевать безоговорочное признание, в чем отказали McCartney. Он должен был выйти не только под его именем, но и под именем Линды: она участвовала в написании примерно половины треков и на всех исполняла бэк-вокал.

В ответ критикам McCartney, обвинявшим альбом в чрезмерной домашности и сыром звучании, Пол решил начать запись в Нью-Йорке, взяв на подмогу лучших местных сессионных музыкантов. Вместо самолета они с Линдой решили пересечь Атлантику на новом лайнере компании Cunard «Куин Элизабет 2», взяв с собой Мэри и Хэзер. На протяжении всего пятидневного рейса Пол везде появлялся в темных очках — вернейший способ привлечь внимание, которого он вполне мог бы избежать в этом переполненном морском отеле. Как следствие, от соседки по столику в шикарном ресторане Columbia он заработал следующее колкое — как ей казалось — замечание: «Элизабет Тейлор плывет на этом же лайнере, и она без них обходится». — «Я не Элизабет Тейлор», — заметил Пол.

В Нью-Йорке они с Линдой разместили рекламное объявление о прослушивании сессионных музыкантов, не раскрывая ни своих имен, ни характера будущей работы. Денни Сайвелл, верзила ростом в шесть футов два дюйма и один из лучших барабанщиков города, пришел «сделать демо» по указанному в объявлении адресу на Вест-Сайде. «Все происходило в старом особняке, который выглядел, как будто его готовят под снос, — вспоминает Сайвелл. — Я спустился в подвал, думая, что меня сейчас, не ровен час, кто-нибудь ограбит, и вдруг встречаю Пола Маккартни».