Лисовин снова застонал, и мне хотелось застонать вместе с ним. Отыскать-то он нас сумел — а толку?

— Цыц! — с деланной суровостью прикрикнул на него капитан и уложил Тома на спину.

Выжженный иероглиф на груди показался мне еще страшнее, чем на первый взгляд. Я принялся обрабатывать его салфеткой; Том дернулся у меня под руками.

— Тихо, — велел Мэй. — Уже ни черта не больно.

Лисовина дергало не от физической боли — ее он умел терпеть.

— Израэль, — вымолвил он хрипло, — простите. Я… я струсил. Назвал вас. Первым.

— Первым — где? — сдержанно спросил Хэндс.

— В очереди на смерть.

Космолетчики дождались, пока я закончил обрабатывать ожоги. На лице они были не такие глубокие, как на груди, но ведь это лицо — отметины останутся на всю жизнь… если выживем.

Хэндс увел лисовина в тот обжитой нами угол, где мы очнулись. Устроились на полу: пилот привалился к теплой стене, Мэй и мистер Смоллет уселись перед Томом, я — рядом с ним, Сильвер — чуть поодаль.

— Рассказывай, — велел Хэндс. — Какого рожна ты попер в город?

— Мне был нужен глайдер, — заявил Том. Ему полегчало, и он почувствовал себя куда уверенней.

Мэй выразительно хмыкнул: дескать, верим тебе, как же!

— Нашел? — осведомился капитан Смоллет.

— А то. Стоит брошенный, никому не нужный. Рядом с первым… то есть вторым бортом.

— Рея не тронули?

— Не видел, — признался Том виновато. — Я только сунулся — а там этот… перьевщик.

— Перьевик, — поправил Сильвер. — И что он?

— Сволочь он, вот что. У него бортовые станнеры, а у меня ни хрена.

— Сколько времени прошло с рассвета? — спросил мистер Смоллет, озабоченный какими-то своими мыслями.

— Около трех часов. Пока я до города добрался… потом с час полз до глайдера.

— Полз?

— Защитный костюм натянул — и полегоньку, сливаясь с домами и землей. Меня и не заметили. Представьте: лежу посреди дороги, а они ходят, будто мимо кочки. Одна тетка даже наступила… Мистер Смоллет, почему костюм от станнера не защищает?

— Он так задуман, — ответил за капитана Хэндс. — Считается, прав тот, кто в глайдере, а не кто подбирается снаружи. Мало ли, какой пират разведчика ограбит и влезет в его костюм. Что было дальше?

— Этот перщик, — продолжал Том, нарочно коверкая данное франту в перьях название, — поснимал с меня все и поволок куда-то… в дом, который я даже не знаю, где. Сюда, в общем. И стал допрашивать.

— Что поснимал? — заинтересовался Мэй.

— Передатчик, по которому я с Крисом общался, «глаз», костюм…

Средства наблюдения и связи были в вещмешках, что Мэй собирал для Хэндса с Сильвером. Вот и пригодились; жаль, недолго лисовин ими пользовался.

— Он допрашивал тебя с лучеметом? — нахмурился мистер Смоллет. — Зачем?

— Затем, что сволочь. Он и без меня все знал. Кто мы, откуда, как корабль называется.

— Сквайр рассказал?

Лисовин дернулся.

— Да… сквайр… — мне показалось, он лжет.

— Что такое? — Капитан подался ближе. — Том, не темни.

— Я не темню. Гад перщик соврал. Мистер Смоллет, не спрашивайте, — на одном дыхании выпалил наш лисовин.

— Ты определись: либо соврал, либо не спрашивайте, — посоветовал Мэй. — Слушай, юнга, некогда сантименты разводить. Не дай бог, за Израэлем скоро придут.

Том сухо сглотнул.

— Израэль, простите. Я должен был первым назвать себя…

— Какой от тебя прок — от первого? — отозвался пилот. — Все правильно сделал. Так что тебе гад наврал?

Том посмотрел на меня, словно просил помощи. Чем я мог помочь?

— Он сказал, — начал лисовин, — что сквайр отдал ему охрану и доктора Ливси, чтоб вы… вытро… выторговать, — удалось ему наконец это слово, — себе жизнь.

— Брехня, — покривился Сильвер. — Мы и так у него в руках. О чем торговаться?

— Сквайр… он будто бы нарочно гнал глайдер в город… — запинался Том, — чтобы предложить местным охранников и доктора Ливси… и за это устроиться здесь с удобствами.

— Чушь, — повторил «бывший навигатор». — Выбрось из головы.

По-моему, он сказал так из жалости. Лично я готов был поверить, что именно ради выгодной сделки мистер Трелони сюда и стремился.

Лисовин коснулся ожога на груди, отдернул руку. Я протянул ему салфетку:

— Приложи.

Маленькой салфетки не хватило на весь выжженный иероглиф. К тому же она быстро выдыхалась.

— Что хотел от тебя перьевик? — спросил мистер Смоллет.

— Просто изгалялся. Ему нравилось, что мне больно.

«И страшно», — подумал я, вообразив себя на месте Тома. Очень живо представил, как двигается ствол лучемета, как жгучий луч гуляет по щекам и груди, и остается гадать, не даванет ли мерзавец в следующий миг на спуск посильней, не разрежет ли лучом на части.

— А что насчет очереди? — осведомился Хэндс. — Почему он заставил тебя составлять списки?

— Ему так взбрендило. Спросил, хочу ли я первым в театр. Я сказал, что не рвусь. Тогда он спросил, кого я назначу первым.

— Ясно. Кого ты назначил вторым?

— Не скажу.

— Том!

— Оставьте, — приказал Хэндсу мистер Смоллет. — Придет время — узнаем.

— Себя поставил третьим, — добавил Том.

Догадаться нетрудно: вторым он поставил Сильвера. Юну-Вэл. Третьим — себя; значит, следующий — я. Или Мэй. Последним будет мистер Смоллет. Неизвестно, как часто здесь отправляют в «театр» — но хоть лишний день, хоть полдня Юна-Вэл могла бы прожить. Вместо меня, Тома, вместо нашего капитана. «Бывший навигатор» усмехнулся.

— Юнга лисовин, ты мудр не по годам. Как верно рассчитал! И откуда узнал, что счастье не в том, чтобы жить, а в том, чтобы не видеть смерть тех, кого любишь?

У мистера Смоллета гневно сверкнули глаза. Мне даже почудились в них синие искры огня RF.

— Нам такое счастье ни к чему, — примирительно сказал Хэндс. — Нам бы что попроще — ноги унести. Том, насколько перьевик разумен?

— Вроде в здравом уме. С оружием обращался осмысленно.

— Что у него есть, кроме лучемета? — спросил Мэй.

— Все награбленное. «Стивенсон», станнеры…

— На себе таскает?

— За ним свита ходит — городские маньяки. Они и носят.

— Большая свита?

— Четверо. Но меня он допрашивал в одиночестве, остальных за дверью оставил. То есть дверей нет, одни проемы. Маньяки в соседней комнате были и без конца пытались к нам сунуться. Он их гонял, чтоб не мешали.