— Я согласен. — Вайспферт только по недоразумению не был братом Айхенвальда. — Я видел стражей Надора и костяной дуб на утесе. Это место помнило. Его оскорбили, и оно взяло оскорбителей, но я не вижу самого оскорбления.

— Что такое костяной дуб? — уточнил Лионель, чувствуя, что придется стать еще и бергером. — Мертвое дерево?

— Не совсем, — поправил Айхенвальд. — Мы так называем деревья, у которых люди встречаются с теми, кто радуется. Они всегда стоят у источника, но не обязательно на горе. Они не мертвые, но особенные и похожи на почти белую кость. Они такие уже очень давно, но они стоят, пока не случится что-то чрезмерно плохое. В тени костяного дерева можно защищать себя от очень многих бед. Даже уничтожение целого замка не разбило костяной дуб. Правда, те, кто радуется, не враждебны тем, кто ушел и закрыл за собой ворота. Я так думаю.

— Давенпорт, а что думаете вы? — А ведь он видел похожие стволы! В Рафиано была ива, недалеко от Сэ — каштан. Рядом и в самом деле бил родник. — Капитан Давенпорт, очнитесь!

Капитан вздрогнул и вытянулся. Гвардия есть гвардия.

— Я… я тоже могу показаться сумасшедшим, но эта тварь… Невепрь, как она пишет, он на самом деле такой! Черный, с красными копытами. Он пытался спасти Айрис Окделл и Реджинальда Ларака, но не смог. Они бы уцелели, если б не старая герцогиня. Вдова не отпускала младшую дочь, Айрис хотела ее увести. Потом рухнул потолок… Я это видел… Видел гибель Надора. Во сне, в ту самую ночь, когда все произошло. Я был там и не мог ничего сделать, только смотреть! Утром я думал, что это кошмар, потом… Я убеждал себя, что слишком много думал о Надоре, о его обитателях, а во сне почувствовал, как дрожит земля. Я и раньше… Однажды я понял, что будет оползень у реки, и он действительно случился…

Прошу меня простить, я забылся! Я верю всему, что написала госпожа Арамона. Это не может быть совпадением, и это не безумие, разве только с ума сошли двое.

— Вы не сошли с ума, — веско произнес Айхенвальд, — но вы совершили серьезный проступок, не доложив о вашем сновидении и ваших способностях. Плоды так называемого просвещения мешают нам отражать угрозы более серьезные, чем обычная война.

— Мой маршал! — Уилер, как и положено кошачьему отродью, возник тогда, когда всем стало не до него. — Прибыл по вашему приказанию.

— В данный момент, — сухо уточнил маршал. — Хотелось бы услышать, по чьему приказанию вы прибыли вчера.

— По велению долга! — браво отчеканил «фульгат». — Догнав курьера, я вручил ему письмо, за которое отвечал согласно приказу генерала Лецке. Исполнив, таким образом, возложенную на меня миссию, я…

— Вы ее не исполнили. Вам придется отвечать за доверенное вам письмо и далее. Сдайте тюрегвизе на хранение Смайсу и проверьте коня и амуницию. Вы отправляетесь к регенту. Через Бергмарк. В вашем распоряжении месяц. Когда доставите почту, вернетесь к Реддингу. Разумеется, если регент не найдет вам другого применения.

— Мой маршал, я «фульгат», а не курьер!

— Об этом следовало думать по дороге сюда. Давенпорт, коротко опишите ваше сновидение. Господин Айхенвальд, господин Вайспферт, прошу изложить ваши соображения регенту и маркграфу. Через два часа жду вас с письмами.

1

Брат Анджело не лгал. Прошел месяц, и боль отступила, напоминая о себе лишь в ненастье и при резких движениях. Ричард уже спокойно ходил по дому, вставал, садился и даже поднимался по лестницам, то и дело забывая о проклятой ключице. Наказание следовало немедленно. Становилось чудовищно больно, а неожиданность не позволяла подавить стон.

Боязнь застонать при Катари удерживала от поездок во дворец сильней врачебных запретов и пространных рассуждений эра Августа о том, что лучше выждать лишнюю неделю, чем мучиться всю жизнь, как мучился со своей ногой отец. Юноша вытерпел месяц. Терять время и дальше было преступлением. Когда Катарина лишится власти, а в город войдут ноймары, думать и тем более действовать станет поздно. Он и так тянул слишком долго, вернее, не он, а сломанная ключица. Счастье, что у Эпинэ не дошли руки до бумаг сюзерена, но рано или поздно он доберется и найдет…

Надевая черный, с багряной оторочкой камзол, юноша забылся и дернул рукой. Переломанным костям это понравилось ничуть не больше, чем вошедшему вслед за слугой Штанцлеру, но бывший кансилльер хотя бы дождался, когда за сделавшим свое дело камердинером закроется дверь.

— Ты — член регентского совета, а я всего лишь отданный тебе на поруки старик. — Эр Август раз за разом пытался скрыть тревогу за шутками; получалось не слишком убедительно. — Не мне тебе указывать, и все же будь осторожен.

— Если кто-то мне и может указывать, так это вы, — ободрил старика Дикон, — но я не могу не ехать.

— Ты можешь пригласить Эпинэ к себе. Нам вовсе не обязательно встречаться, а Робер, как и большинство недалеких вояк, человек добрый. И он не может не понимать, в каком ты состоянии…

— Не в этом дело. — Бывший кансилльер слишком эсператист, чтобы говорить с ним о Щите Скал, а право на тайну Эрнани есть только у Катари. — Мне нужно взять из комнат Альдо… одну вещь. Ничего важного, но это… касается только меня и сюзерена.

— Кинжал Алана не может быть не важен! — В голосе Штанцлера зазвучала прежняя сталь. — Ты поступил опрометчиво, выпустив его из рук. Как бы ты ни любил сюзерена, ты не вправе рисковать реликвией. Особенно теперь, когда ты — это Надор, а Надор — это ты.

— Это…

Сказать эру Августу, что все не так, и он продолжит расспросы, а завещанию Эрнани место в огне. После того, как его прочтет Катари.

— Я верую в Создателя и умру в этой вере, но даже для меня клинок Алана — святыня, а ты… — Старик не остановится, пока не выскажет все, что считает своим долгом. Что ж, пусть говорит. — Ты рассуждаешь о древних богах и призрачных реликвиях и выпускаешь из рук то, что принадлежит Скалам. Сперва — кольцо, теперь — кинжал. Иногда я не понимаю тебя, Дикон. Твои предки никогда не забывали, кто они, никогда не поступались Честью и Памятью. Это я могу струсить, отступить, повести себя как дриксенский шляпник, но не потомок Алана и сын Эгмонта! Ты едва не предал отца ради Ворона, и ты предал его ради Альдо Ракана, но Повелитель не может быть тенью сюзерена, даже самого лучшего! Это Раканы — единая тень Скал, Ветров, Молний, Волн, что и нашло отражение в их гербе.

Без поддержки Повелителей, без их единства государи ничто; судьба династии это доказала. Я не верю в еретические гальтарские сказки, но я верю в человеческую память. Забывая, мы убиваем. Не себя — своих потомков. Не Оллары уничтожили Гонтов, а Штанцлеры. Если на то пошло, вам с Эпинэ следовало вернуть собственные имена, а не возвеличивать где надо и не надо имя Ракана…

Нет, я скажу все, даже если ты выставишь меня из дома. Из губящего тебя дома! Здесь ты узнал, что такое роскошь, и здесь же ты начал забывать… Мальчик из Надора не поставил бы на кон родовое кольцо. Оруженосец Алвы сделал это с легкостью.