Пытаясь понять, Оберон посмотрел колдуну в лицо и снова встретил прямой взгляд холодных зеленоватых глаз. Голова закружилась. Земля и небо поменялись местами. Он упал в качающиеся верхушки лиственниц, в летящий над ними ветер, понесся над растревоженным лесом, над темными волнами Злого моря и, замерзший, измученный пучок встопорщенных перьев, сирота-галчонок, опустился на теплую, милосердно подставленную ладонь. Кто-то смотрел на него, маленького и жалкого, и были в этом взгляде любовь и забота. Тот, кто смотрел, знал про него все, и жалел, и прощал, и готов был помочь. Вот только длилось это недолго. Лес вернулся на место, в стиснутые руки впились сухие хвоинки.

– Ну как, полегчало? – тихо спросил крайн.

Ошеломленный Обр неуверенно кивнул, отчего земля и небо снова закачались, грозя отправить его в новый полет. Боль не пропала. Но отошла в сторону. Остановилась поодаль. И надежда какая-то появилась. Хотя на что уж тут надеяться.

– Че это было?

– Ты запомни это. Может, потом поймешь.

– Но это же вы сделали?

– Нет. Не я. Я только помог немного.

– Чего помог?

– Услышать. Иные, как твоя Анна, с этим живут. Другие слышат лишь изредка. Ну а тебя вырастили совсем глухим. Пришлось помочь.

– Зачем?

– Я виноват и хотел бы…

– Да ладно! Чего вам от меня надо?

– Мне? – крайн искренне удивился. Даже светлые брови стали домиком. – Что может быть нужно такому, как я, от такого, как ты?

– Откуда мне знать. Может, убить кого-нибудь. Или украсть чего.

Крайн усмехнулся невесело.

– Ну, если надо будет кого-нибудь убить, я сделаю это сам. Легко. Веришь?

– Верю, – сдался Оберон.

– Я очень виноват перед тобой. Добавил к твоей тяжкой ноше еще и это. Иногда лучше не знать и не помнить. Хочешь снова забыть?

– Нет! Это мое и со мной останется.

– Не все можно выдержать.

– Ничего, – по привычке пробормотал Обр, – я же Хорт. Мы, Хорты, и не такое…

И вдруг осекся. Хорт! К горлу подкатило и чуть не вывернуло. С трудом удержался.

Кто он теперь? Благородный Хорт, всю жизнь бившийся за правое дело? Бешеный пес, выращенный для убийства? Покорная пешка, орудие смерти в чужих руках?

– Кто я? – вырвалось у него.

– Несчастный ребенок с искалеченной душой. Может, мне и вправду сиротский приют открыть?

– Какой я, к свиньям, ребенок! Я думал, что должен мстить за своих. Для того и выжил. Кому я должен мстить за нее? Они все мертвы. Зачем мне жить?

– Жить для того, чтобы мстить? Знаешь, я пробовал. Мне не понравилось. Думаю, тебе лучше придумать что-нибудь другое.

– Думать не обучен. Прирезать кого-нибудь – это пожалуйста. Зверь среди зверей.

– Человек, спасший от вымогателей целый край. Не всякий такое сумеет. Я, например, в твои годы был всего лишь избалованным богатым бездельником. Ты многое можешь.

– Угу. По карманам шарить. Еще коней воровать могу. А более ничего. Мать из-за меня убили. Ну а жену свою я сам загубил.

– Неверно. Смерть матери – не твоя вина. Жену спасай, если любишь. Еще не поздно. А что до талантов твоих, есть у меня работа.

– Так я и знал!

– Ну вот, опять. Я что, посылаю тебя убивать? Шпионить в Заозерье? На дорогах грабить? Я сказал – работа. За плату и харчи. Ну и за кров, раз уж ты все равно торчишь в замке. Обычная работа, как у людей. Можешь отказаться.

– Ну? – буркнул Обр, полный самых черных подозрений.

Но крайн вдруг замолчал, пристально глядя в небо.

– Ну? Что за работа?

Крайн вздохнул. Сцепил руки на коленях, прикрыл глаза.

– Господин Ивар нуждается в защите.

– Он? Да он сам кого хочешь в блин раскатает.

– Верно. Полагаю, ты еще не знаешь, на что он способен на самом деле. Но… – господин Лунь снова замолчал, точно собираясь с духом. – Третьего дня на ярмарке сотни людей видели его крылья.

– Ну и чего такого? – не понял Обр.

– Примета есть. Крылья показать – крыльев лишиться.

– А этот ваш Ивар сказал – суеверие.

– Раньше я тоже так думал.

Господин Лунь слегка повернулся, небрежно указал на свою горбатую спину.

– А разве вы… А у вас…

– Да. Сменял крылья на жизнь нескольких глупых подростков. А наш Варка – на жизни тупых сенежских обывателей.

– Но он вроде своих спасал.

– Своим ничего не грозило. Они там втроем были. Тройной щит, особенно с участием господина Илма, надежнее любой крепостной стены. Чугунные ядра в лепешку плющит. А вот охрану княжескую мгновенно смели бы. И люди погибли бы. Филиппа в Сенеже любят. Могли кинуться защищать. Ярмарочная толпа. Женщины. Дети. Да что тебе объяснять. Ты человек опытный.

– Угу.

– Рыжую я просто запру. Давно об этом мечтал. Пусть сидит в замке. Но Ивар – здешний травник, по призванию, по наследству, по сути. Запрети я ему покидать замок, он просто не станет меня слушать. Ходить за ним хвостом я тоже не могу. Люди не поймут, да и он никогда не согласится. Он считает, что сам может себя защитить, и это вполне справедливо. Но, чтобы отразить опасность, надо ее видеть, узнавать в лицо. А он… Про таких у нас в Пригорье говорят – по облакам гуляет. Все у него добрые, все хорошие, как у твоей Аннушки.

– Ясно. Хотите, чтоб я прикрывал ему спину?

– Что ж. Ты многое умеешь и, главное, чуешь угрозу. Частенько даже там, где ее нет. Ну что, берешься? Плата хорошая, как у княжеского телохранителя.

– Ладно. Идет, – поразмыслив, решился Оберон. – А как же Нюська?

– Мы будем делать все, что возможно. Дадим тебе еще немного времени. Думай! Спасти ее можешь только ты. Кстати, крайны по-прежнему должны тебе желание.

– А, – решился Обр. – Так это просто. Скажите вашему лесу, что я свой.

– Чего-чего?

– Ну, здешний лес со мной говорить не хочет. Вы же его хозяева. Скажите ему, что я свой.

Крайн некоторое время разглядывал его, по-птичьи склонив белую голову.

– Не понимаю, – наконец, сообщил он. – Ничего. Совсем.

Обр знал, что ему никто не поверит. Но тоска по лесу оказалась сильнее стыда и страха. Как мог, запинаясь на каждом слове, рассказал все.

– Во-от как, – протянул крайн, – а говорил: ничего не умею. Кто ты, Оберон Александр? Ты, друг мой, умеешь такое, что здесь никому и не снилось.

– Но я же слышал, как этот ваш Ивар…

– Пел для Пригорского леса. Все верно. Но это иное. Понимаешь, мы поем для них, для гор, лесов и полей. Но они никогда не отвечают. Никто, никогда не говорил с лесом, как ты. Я, конечно, исполню твою просьбу. Это не трудно. Эй, лес, он свой!