6. Отрицательная реакция на романтизм в период либеральной империи привела к возникновению реализма. Романтик исчез; реалист же твердо стоял на земле, а иногда был не прочь вываляться в ее грязи. Гюго, Дюма, Жорж Санд, Эжен Сю и, главным образом, Бальзак пытались создать свой мир. «Их лозунг – это лозунг их главы: „Соперничество в гражданском обществе“. К 1850 г. это соперничество ослабевает. В условиях гражданского общества романисты переходят из состояния конкурентов в состояние служащих. Это и есть реализм» (А. Тибоде). Братья Гонкур были первыми учителями этой школы («Манетт Саломон», «Шарль Демайи»), в то время как Флобер находился в переходном состоянии и был выше всякой школы. Последователи Флобера – Ги де Мопассан, Альфонс Доде являются реалистами. Эмиль Золя наследует одновременно реализм, идеи Бальзака и научный аппарат дарвинизма. Он намеревался описать в тридцати двух томах естественную и социальную историю одной семьи времен Второй империи, включая их генеалогическое древо и факты влияния наследственности. Он хотел, чтобы роман оказался опытом (натурализма), что, совершенно очевидно, было несбыточной затеей. Но война 1870 г., а позднее упадок нотаблей добавят в это исследование внешние доказательства разложения класса. Золя был также одним из первых, кто восхищался художниками-реалистами в то время, когда Курбе и Мане чрезвычайно шокировали и публику, и критиков. Их мощное, иногда грубое искусство раздражало нуворишей Второй империи, столь же сентиментальных во вкусах, сколь циничных в своих делах. Мане, который справедливо полагал, что продолжает великую традицию – традицию Веласкеса и Гойи, стал объектом настоящей травли. Его «Завтрак на траве», его «Олимпия» вызвали скандал. Курбе стремился создавать демократическое искусство, и его «Похороны в Орнане» делали из него Золя в живописи, но ярко написанные вне всякой школы чувственные ню были просто красивы. В мире музыки с легкостью, но вполне заслуженно торжествует удачливый и талантливый Шарль Гуно, тогда как великий Гектор Берлиоз, уничтоженный критикой, умирает в 1869 г., так и не получив признания.

Шарль Бодлер. Фотография Этьена Каржа. Около 1863

7. Поражение 1871 г. вынудило замолчать писателей, сотрудничавших с империей. Мериме, один из лучших французских прозаиков, друг императрицы, умирает, сознавая упадок любимого им общества. Прево-Парадоль кончает жизнь самоубийством. Франция, вспоминая о серьезности катастрофы, предпочтет писателей, которые смогут объяснить причины ее несчастий. Тэн своей работой «Происхождение современной Франции» и Ренан в книге «Интеллектуальная и моральная реформа Франции» ставят диагноз политического недуга, который на протяжении почти столетия разъедал страну. В свою очередь, они обращаются к ученым, требуя привести аналогии и дать совет. Мы знаем о влиянии Бертло на Ренана. Старик Гюго, с падением режима вернувшийся из ссылки, обретает при Третьей республике славу политического патриарха в то самое время, когда литература перестает интересоваться тем, что он так любил. Падение империи не повлекло за собой духовной катастрофы. Скорее наоборот. Поражение 1815 г. породило «детей века» и литературу «бегства»; поражение 1871 г., напротив, помогло оправиться лучшим и возвратило их к реальности. Иными словами, у поколения 1815 г. были большие надежды, но их ждало разочарование, в то время как поколение 1871 г., долгое время сомневавшееся в обществе, в котором оно жило, приняло новый режим без всякого чувства скорби.

Театр на бульваре дю Тампль. Литография из журнала «Illustration». 1862

1. Во Франции период с 1815 по 1870 г. отличался нестабильностью и частой сменой режимов. Талейран, принося присягу Луи-Филиппу, с улыбкой сказал ему: «Хе-хе! Государь, это уже тринадцатая…» Люди, которые столько раз присягали, а затем отказывались от клятвы в верности, не могли верить в законность любой власти. Ибо ценится только законная власть, то есть власть, которую почти единогласно принимают те, кем она будет управлять. Если это не так, то наступает анархия, разброд в умах, гражданская война. Французская революция лишила королей их величия. Кому же отныне принадлежало во Франции законное право? Оставалось ли оно атрибутом старшей ветви Бурбонов? Кое-кто еще в это верил, и в 1870 г. еще довольно много неисправимых монархистов хотели бы возвести на французский трон Генриха V. Но в памяти народа престиж этой семьи омрачала тень Карла X. Парижане с гордостью вспоминали, что уже дважды свергали представителей этой династии. Республиканцы опасались, как бы старшая ветвь Бурбонов не превратилась в партию реакции и мести. Младшая линия? В любой форме она не имела никаких законных прав ни по наследственной линии, ни в силу отсутствия народной поддержки. Империя? Находясь в изгнании, Наполеон III еще питал надежды и говорил: «Только я один смогу найти выход из сложившейся ситуации». Но бонапартизм, который стремился быть одновременно и наследственным, и якобинским, создавал такие противоречия, что режим просто не мог быть жизнеспособным. Республика? Это казалось логическим решением, поскольку всеобщее избирательное право было уже установлено и принято. Но для многих аристократов и представителей буржуазии она ассоциировалась с террором и беспорядком. Таким образом, любой режим неминуемо вел к расколу французского общества. Кровавый ров все еще сохранялся.

2. Каковы же были реальные силы страны? Начал формироваться союз между остатками бывшей аристократии, крупной буржуазией и крупными землевладельцами. При Луи-Филиппе фактически правили нотабли; во власти их представляли достойные люди. Герцога Брольи, Гизо, Тьера можно отнести к лучшим министрам старого режима. Во время Второй империи эта команда сошла на нет. Правила котерия Наполеона III. Финансисты, дельцы, а также просто энергичные люди бросались в рискованные предприятия. Перейр, Фульд, д’Эйшталь, Малле, делая свои состояния, способствовали развитию промышленности Франции. Лессепс, руководя строительством Суэцкого канала, поднял мировой престиж своей страны. Осторожные банкиры Луи-Филиппа долго и с недоверием присматривались к слишком смелому поколению. Затем произошло слияние. После падения империи союз богатства и знатного происхождения выступал почти единым фронтом. Одни с сожалением вспоминали о Луи-Филиппе, другие о Наполеоне III, а некоторые и о Карле X, но у всех были общие надежды на будущем. Они видели перед собой огромную и таинственную силу: всеобщее избирательное право. Что из всего этого получится и чего хотели французы в 1870 г.? В 1848 г. крестьянская масса проявила себя консервативной. За империю высказалось безоговорочное большинство. Церковь сохраняла свою силу. Поэтому нотабли имели основания надеяться, что избиратели вновь доверят им управление страной.

3. Но зарождались и другие течения. Обогащение страны не ограничивалось несколькими семьями торговых воротил. Масса мелких промышленников, мелких коммерсантов, сознающих свой успех, тоже требовали уважения. В каждом провинциальном городе преподаватели, врачи, адвокаты, нотариусы, фармацевты, ветеринары объединялись в либеральную группу, богатую талантами, которая жаждала равенства и в один прекрасный день с полным правом могла оспаривать свое превосходство над нотаблями. Население городов увеличивалось за счет деревни. Оно состояло главным образом из рабочих, которые не получили от Второй империи тех же преимуществ, что буржуазия. Воспитанный в требованиях соблюдения экономического либерализма, Наполеон III бросил рабочий класс на произвол закона спроса и предложения. Этот закон работал в пользу предпринимателей, потому что наемные кадры не были организованы. Поскольку население больших городов избирало выразителями своих интересов таких адвокатов, как Гамбетта или Греви, в стране возрождался республиканизм и социализм. Влияние Церкви, которое в провинции действовало в пользу нотаблей, в городах ощущалось слабее. С возникновением теории Дарвина родился конфликт, противопоставивший науку и религию. Республиканизм, социализм, антиклерикализм – все это усилия для продолжения революции или сохранения ее завоеваний.