вернулись. Серые и серебристые, желтые и зеленые, черные с белыми крапинками, они резвились в воде, неуловимые, точно солнечные зайчики. Броуновское движение, подумалось мне, глядя, как из-за снующих рыбешек вздымаются со дна облака ила у моих щиколоток.

Все постоянно движется, в том числе и крошечные молекулы, но странным образом это беспрестанное движение производит впечатление великого покоя, и нескончаемые хаотичные столкновения в конечном итоге превращаются в иллюзию всеобщего порядка.

Двигалась и я, принимая участие в этом веселом танце; плечи то пекло солнцем, то накрывало прохладной тенью. Пальцами ног я нащупывала твердое дно между скользких камней, едва различимых в воде. Кисти и ступни онемели от холода, снаружи я словно одеревенела, но внутри все равно жила, совсем как береза, что шелестела листьями над моей головой, или те ивы, что окунули ветви в тихую заводь ниже по течению.

Наверное, легенды о лесных человечках и предания о древесных нимфах зародились именно так: деревья вовсе не оживали и не двигались, и женщины не превращались в деревья, но, когда горячее человеческое тело вдруг сковывало холодом, люди постепенно начинали понимать чувства растений.

Я ощущала, как медленно бьется сердце в груди, как болезненно пульсирует кровь в пальцах. Сок растений. Не отдавая себе отчета, я двигалась в ритме воды и ветра, являя собой часть неспешного идеального мирового порядка.

Когда я подошла к ивовым зарослям, из-за деревьев вдруг раздался громкий вопль, и мысли о хаотичных маленьких движениях мгновенно испарились из головы. Так кричат и звери, например рысь или орел на охоте, но этот крик был человеческим.

Я выскочила из воды, пробралась сквозь заросли и вскоре вышла на небольшую поляну. На холме, выбрасывая коленца, плясал мальчишка, при этом он вопил как полоумный.

— Что случилось? — воскликнула я.

Он уставился на меня широко распахнутыми голубыми глазами, ошарашенный моим внезапным появлением.

Однако я удивилась куда больше. На вид лет десяти-одиннадцати, он был высоким и стройным, как сосновый побег, со спутанной копной медных волос. И его голубые глаза, и заостренный нос были знакомы мне, как собственная ладонь, хотя мальчишку я прежде никогда не встречала.

Сердце забилось где-то у горла, от ног к животу стремительно пополз холод. Я давно научилась реагировать быстро, несмотря на шок, и окинула его взглядом — рубашка и бриджи на нем были добротными, хотя и забрызганными водой, а на голых ногах налипли черные пятна, похожие на капельки грязи.

— Пиявки, — заключила я. Профессионализм медика возобладал над человеческой растерянностью. «Не может быть», — твердила я про себя, прекрасно понимая, что, черт возьми, может. — Это обычные пиявки, они тебя не сожрут.

— Да знаю я, что пиявки! Снимите их! — завопил мальчишка и принялся колотить себя по икрам. — Какая мерзость!

— Не такая уж и мерзость, — возразила я, совладав с собой, — от них даже польза есть.

— Да наплевать на пользу! — взвыл он и затопал ногами. — Я их терпеть не могу, снимите скорее!

— Прекрати лупить по пиявкам, — строго велела я. — Садись, я все сделаю.

Мальчишка засомневался, подозрительно глядя на меня, но все же нехотя сел на камень, вытянув перед собой покрытые пиявками ноги.

— Сейчас же снимите их, — потребовал он.

— Надо подождать, — возразила я. — Ты откуда?

Он беспомощно посмотрел на меня.

— Ты не из местных, — заключила я с уверенностью, — так откуда ты приехал?

Мальчишка сделал попытку собраться.

— Ох… Мы три дня прожили в Салеме… — Он яростно затряс ногами. — Снимите их сейчас же, я вам говорю!

Я знала несколько способов, как снять пиявок, но большинство из них причиняли куда больше боли, чем сами укусы. Три пиявки присосались к одной ноге, четыре к другой. Одна из жирных маленьких тварей, круглая и разбухшая, казалось, вот-вот лопнет. Я поддела ее ногтем большого пальца, и она свалилась мне в ладонь, гладкая, словно камушек, и тяжелая от выпитой крови.

Мальчишка глянул на нее, побледнев, и передернулся от отвращения.

— Не хочу ее убивать, — сказала я будничным тоном и отправилась за корзиной, которую швырнула под дерево, когда кинулась бежать.

Неподалеку на земле я заметила пальто, туфли и чулки, которые сбросил с себя мальчишка. Пряжки на туфлях были простыми, но серебряными, а не оловянными. Пальто из добротного сукна, не вычурное, но простота кроя выдавала качество — столь искусного портного не сыщешь северней Чарльстона. Я не нуждалась в подтверждении, потому что была уверена, тем не менее оно лежало прямо передо мной.

Я зачерпнула в ладонь ила, усадила туда пиявку и швырнула комок в зеленую ряску. Только сейчас я заметила, что руки у меня дрожат. Что за болван! Лживый, мерзкий предатель… Какая муха его укусила, что он вздумал явиться сюда… И что скажет Джейми?

Я вернулась к парнишке, который согнулся пополам и с крайним отвращением взирал на оставшихся пиявок. Еще одна, кажется, напилась. Я опустилась перед ним на колени и сковырнула пиявку, та свалилась на землю и лопнула.

— Ой! — вскрикнул мальчишка.

— Где твой отчим? — резко спросила я. Мало что могло отвлечь внимание мальчишки от собственных ног, однако мне это удалось. Он поднял голову и удивленно посмотрел на меня.

День был прохладным, но у него на лбу выступили капельки пота. Лицо поуже, а рот совсем не похож, подумала я. Пожалуй, сходство все же не столь разительное, как мне показалось вначале.

— Откуда вы меня знаете? — спросил мальчишка и заносчиво выпрямил спину, что при других обстоятельствах было бы крайне забавно.

— Я знаю лишь, что тебя назвали Уильямом, так? — Я обхватила себя за плечи в надежде, что ошибаюсь. Если он и вправду Уильям, то я знала о нем гораздо больше, но продолжать вряд ли стоило.

У мальчишки заалели щеки, он внимательно осмотрел меня с ног до головы, на время позабыв про пиявок, явно оскорбленный, что с ним так запросто говорит — до меня дошло только теперь — какая-то растрепанная ведьма в подоткнутой юбке. Либо потому, что он был хорошо воспитан, либо потому, что голос у меня отличался от внешнего вида, парень удержался от резких слов, готовых сорваться с губ.

— Да, верно, — коротко ответил он. — Уильям, виконт Ашнесс, девятый граф Элсмир.

— Все сразу? — вежливо заметила я. — Ничего себе!

Я ухватила одну из пиявок двумя пальцами и осторожно потянула. Она растянулась, словно резиновая, но не отлеплялась. Кожа мальчика потянулась следом, и мальчик слегка охнул от боли.

— Бросьте! — сказал он. — Она порвется!

Я поднялась на ноги и одернула юбку, приведя себя в более пристойный вид.

— Пойдем, — сказала я, протянув руку. — Отведу тебя в дом. Посыплем на них солью, вмиг