С отличающим всюду этот героический период ислама неудержимо бурным увлечением Тарик и его воины воспользовались всеми выгодами одержанной победы. При Эсихе[293] выдержал раз еще арабский военачальник жаркий бой с христианами, а затем лишь отдельные города решались защищаться за крепкими своими стенами. По совету Юлиана, подвигался победоносный полководец с главными силами в прямом направлении к столице Толедо, предоставляя небольшим отрядам облагать данью встречающиеся по пути крепости для охранения безопасности отступления. Из Арчидоны жители бежали, Эльвира взята была штурмом. Благодаря измене крепостного в Кордове, а в Толедо — еврея, оба эти города очутились тоже в руках мусульман. Потеряв голову, высшие чиновники государства со страху устремились в горы Галиции, архиепископ покинул свою паству и поспешил в Рим. Подобно тому, как поступили некогда византийские чиновники в Египте (т. I), так же и здесь люди, враждовавшие с Родерихом и его партией, не преминули предложить свои услуги победителям. Тем временем арабы собирали везде богатую добычу по городам и селам, а отважный Тарик сразу поднялся на недосягаемую высоту величия и славы.

Не на это, конечно, рассчитывал Муса, дав дозволение своему вольноотпущеннику тревожить Испанию набегами. Завоевав целое государство, тот пожинал вместе со славой богатства, на обязанности же главнокомандующего оставался один неблагодарный труд заботиться, сидя в Кайруване, о сохранении порядка среди берберов и правильном выколачивании податей. Неожиданные известия, которые дошли, вероятно, до наместника не ранее поздней осени 711, возбудили в нем сильнейший прилив зависти. Было, однако, почти невозможно в зимнюю пору подвергать большие массы войск опасности перевозки на утлых кораблях, стоявших на якоре у Цеуты. Вот почему Муса успел высадиться в Испании во главе 18 тыс. человек лишь в июне 712 (Рамадан 93)[294]. Он не пожелал идти тем путем, по которому двигался Тарик. Легко взяты были Шедуна (Медина Сидония) и Кармона, а после более продолжительной осады пала и Севилья. Еще более упорное сопротивление встретили наступавшие войска у Мериды; во время обложения ее мусульмане понесли чувствительные потери, а на некоторое время вспыхнувшее возмущение в Севилье даже угрожало самой линии отступления. Но восстание было быстро потушено сыном Мусы, Абд Аль-Азизом, и 30 июня 713 (1 Шавваля 94) осажденная крепость сдалась. В конце июля (Шавваль) полководец двинулся торжественно к Толедо. Там поджидал его Тарик, которому пока воспрещено было, по всем вероятиям, дальнейшее движение вперед. Герой Фронтеры выехал навстречу своему начальнику для принесения подобающего приветствия. При первом появлении господина, он, в качестве вольноотпущенника, смиренно слез с коня. Но, преисполненный зависти и недоброжелательства, Муса вытянул подчиненного хлыстом по спине и осыпал бранью за ослушание. Затем он потребовал выдачи всех забранных сокровищ готских королей, а своего слишком счастливого помощника засадил в тюрьму, угрожая ему смертной казнью. Сам же принялся за окончательное завоевание страны. Почти нигде не осмеливались более христиане оказывать сопротивление, так что к началу 95 (октябрь 713) вся северо-восточная Испания от Сарагоссы[295] до Пиренеев подпала под власть ислама; равным образом покорился и юго-восток, где некоторое время сопротивлялся еще герцог Феудимер. Наконец этот последний предпочел удержать за собой по договору[296] Оригуэлу Аликанте, Лорку и некоторые другие местности, соглашаясь признать главенство мусульман и обязуясь уплачивать дань. Подчинение запада полуострова, как кажется, произошло без особых затруднений, как бы само собой. Даже жители малодоступной береговой горной цепи севера не решались вначале отражать рассеявшихся по всем направлениям и неудержимо напиравших на них отдельных мелких отрядов берберов; арабы не осмелились только проникать в землю басков. Выискалась единственная горсточка человек в 300, так описывает одно испанское предание, предводимая храбрым Пелагием: она укрылась в пещере, в непроходимых дебрях Сиерры Ковадонги, в восточной Астурии. Здесь, огражденные от нападений мусульман, испанцы стойко держались, хотя нужда и упадок отваги довели их число постепенно до 30 мужчин и десятка женщин. Казалось, чего было опасаться от этой кучки неисправимых упрямцев? Никто не мог тогда и предчувствовать, что в самое короткое время эта маленькая горсточка преобразится в грозную силу, подготовит тяжкие заботы победоносным арабам и окончательно сложится в ядро будущего христианского государства Испании.

А между тем для самого могучего завоевателя, который повелевал в данную минуту всей северной Африкой от Сиртов до Атлантического океана и овладел почти всей Испанией, перевернулись сразу обстоятельства там, у него на родине, в Дамаске. В войске находился вольноотпущенник Валида по имени Мугис. Находясь под начальством Тарика, он занял Кордову и теперь задумал спасти жизнь бывшего своего начальника. Дабы избавить героя от яростных преследований Мусы, так передают арабские источники, Мугис, заручившись предварительно обещанием наместника, что он сохранит жизнь пленнику, собрался в Сирию, намереваясь лично передать халифу обо всем происшедшем. Едва ли следует сомневаться, что по меньшей мере рядом с участием к судьбе заслуженного Тарика были у этого человека и другие основания для совершения дальнего путешествия. Трудно допустить, чтобы доверенное лицо повелителя правоверных находилось при войске без особого поручения. Муса был йеменец, а Валид еще в большей мере, чем Абд-аль-Мелик, склонялся на сторону кайситов, находясь постоянно под влиянием Хаджжаджа; между тем со времени возмущения Абдуррахмана слишком хорошо было известно, как легко наместнику поднять знамя бунта в дальней провинции. Итак, основания к недоверию существовали; вот и был выбран вольноотпущенник, которому, благодаря его прошлому, удобнее всего было следить за подозреваемым полководцем. Прибыв ко двору, он, очевидно, внушил совет отозвать завоевателя, ставшего слишком могущественным. Полководец понял сразу причины такого неожиданного повеления. Под всевозможными предлогами оттягивал он исполнение предписания, но непрекращавшиеся настоятельные послания из Сирии сделали наконец дальнейшее промедление невозможным. Мусе стукнуло уже 77 лет; он понимал, что Валид никоим образом не допустит открытого неповиновения. Вступить в борьбу тоже было опасно, так как даже при самом благоприятном исходе наместнику не предвиделось каких-либо новых выгод. Между тем сыновья его, коим он желал передать в наследство власть, могли и теперь вступить в пользование ее правами. Так он и сделал. Двигаясь в торжественно-медленной процессии, увозя бесчисленных пленных и горы сокровищ, передавал главнокомандующий постепенно, проезжая через Испанию и северный берег Африки, одну провинцию за другой в управление своим. Абд Аль-Азиз с правами главнокомандующего оставлен был в Севилье, Абдулла — в Кайруване, а под его командой — Абд Аль-Мелик в Тангере. Власть, которую они удерживали в руках, казалось, давала одновременно достаточное ручательство, что и в Сирии встретят отца их с уважением. Когда наместник прибыл в Египет, пронесся вдруг слух о серьезной болезни халифа. Брат повелителя, Сулейман, в случае его смерти его преемник, считался открытым сторонником йеменцев, поэтому Муса мог смело рассчитывать на дружелюбный со временем прием при дворе. Вот мы и узнаем, что наместнику понадобились целых два месяца на проезд короткого пути из Египта в Сирию. Очевидно, замедление было намеренное[297]. И действительно, когда караван подходил к Дамаску, Валид был уже на смертном одре, быть может, даже и скончался (13 Джумада 11–96 = 23 февраля 715). Предположения наместника, однако, не осуществились. Хотя он и принадлежал к партии йеменцев, сразу выдвинувшейся по восшествии на трон Сулеймана, но могущество его пугало в равной мере как покойного, так и нового халифа. Для этого человека, славящегося своей жадностью и непостоянством, нетрудно было подыскать повод, дабы привлечь наместника к ответственности. Отобрали от него сначала все привезенные им сокровища, затем приговорили его к уплате значительной денежной пени, хотя известия о тюремном заключении и претерпенных им страданиях едва ли заслуживают веры. В конце концов штраф был с него сложен Сулейманом благодаря могущественному заступничеству Язида Ибн Мухаллаба, но с тех пор величие Мусы померкло. Вскоре, в 97 или 98 (716–717) он умер. Как кажется, он успел, однако, раньше увидеть, как исчезали постепенно надежды на водворение членов его семьи в покоренных провинциях. Вскоре после его прибытия послан был Сулейманом новый наместник в Кайруван; ему удалось схватить обоих остававшихся в Африке сыновей Мусы и засадить их в тюрьму по обвинению в различного рода преступлениях. Учинить такую же короткую расправу над Абд Аль-Азизом было не совсем-то легко; он продолжал твердо править в отдаленной Испании, но уже под конец 97 (716) он пал под ударами сабель горсти недовольных арабов. Над халифом тяготеет серьезное обвинение, что им именно направлены были стальные лезвия убийц.