Когда адмиралу Рыку сообщили о творческом проступке знаменитого художника, он посмеялся, поиграл своей серебряной подзоркой и молвил: пусть, стало быть, у нас поживет, пока по-правдашнему рисовать не выучится, а то ведь чужое пакостить — дело нехитрое.

…………………..

Вот что еще писал о повести Владимир Бондаренко: «В моей любимой повести «Демгородок» после всех споров о дерьмокрадах и бунтовщиках, после погружения в социальную антиутопию, после едкой сатиры веселых анекдотов остается для верных читателей еще грустная лирическая линия. Он и она, русский офицер и богатая студентка из Кембриджа. А после литературного переодевания — ассенизатор, вывозящий дерьмо из домов дерьмокрадов, и бедная поселенка под номером 55-Б, не имеющая никаких шансов когда-нибудь выехать из строго охраняемого Демгородка. Еще после переодевания: жених, готовящий побег, и беременная невеста, согласная на побег с любимым. Еще постмодернистский виток: это уже агент спецслужбы адмирала Рыка и интриганка, скрывающая тайну счета, где хранятся неисчислимые деньги. И наконец, в финале повести: гибнущая на руках Михаила его любимая Лена. После всех неимоверных приключений и разоблачений Мишка стоит пригорюнившись в своей деревне неподалеку от разрастающегося демгородковского кладбища, затем пробирается к небольшому серому камню с надписью: № 55-Б. «Стоит, сколько можно, потом сломя голову бежит…» И весь остаток жизни проводит у этого камня. Как в старину: любовь до гроба. Сюжет русской сказки».

Тот же Бондаренко отмечал у Полякова «интуитивное предвидение будущих событий», назвав его «литературным Нострадамусом»: «Юрий Поляков как бы видит свое время и даже трогает его на ощупь. А потом проверяет на перспективу».

Перспективу Поляков угадал совершенно верно, хотя кое в чем все же ошибся. Но к этому мы еще вернемся.

Вот что он говорил в интервью «Неделе»: «…Судя по событиям августа 1991 года, классик прав: сначала трагедия, потом фарс. Именно так мне и увиделся грядущий военный переворот, который обязательно произойдет, если политики будут продолжать относиться к людям как к дрозофилам. И я убежден, что в военном перевороте всегда прежде виноваты те, кто довел страну до военного переворота, а лишь потом — сами переворотчики. Причем я сознательно отказался от сценария «Альенде становится Пиночетом»: он наиболее вероятен и потому для литературы менее интересен. А вот второй сценарий — суровый офицер мозолистой рукой удушает демократию — мне показался более привлекательным. Во-первых, это маловероятно: армия у нас всегда считала пломбы во рту политики. Во-вторых, именно из этого варианта наши средства массовой информации заранее раскрутили впечатляющий миф ужасов. А разрушение мифов — важнейшая задача литературы».

Летом и осенью фрагменты вышли в «Совершенно секретно», в основанной молодым бизнесменом В. Белоусовым газете «Гражданин России», в прохановском «Дне», «Новой газете»… Неудивительно ли, что в этом списке рядом оказались несовместимые по своей идейной направленности издания? Пожалуй, нет, неудивительно: сатира получилась отменно злой, сюжет — динамичным, с перевертышами, как это любит Поляков и как это диктовало ему время. (К тому же не стоит забывать о поступи постмодернизма, которая в прозе была не менее твердой, чем в поэзии.) В литературном отношении это, как всегда у Полякова, талантливо написанная вещь, которую одни восприняли как предостережение, а другие — как предупреждение, и такое двоякое истолкование, видимо, и послужило причиной появления фрагментов и в «Дне», и в «Новой газете».

Автор по доброй традиции предложил новую повесть «Юности», но Липатов с порога ее отверг. Отношения с журналом были порваны. К тому времени и тираж его начал резко падать. В 1991-м, еще при Дементьеве, он составлял уже не три, а один миллион экземпляров, а в 1994-м опустился до чуть более тридцати тысяч, а потом рухнул до тысячи.

Поляков отнес новую повесть в «Смену», где недолго работал когда-то и которая в конце 1980-х была столь же популярна, как и «Юность». Пост главного редактора с 1988 года там занял писатель Михаил Кизилов, хорошо знакомый Полякову еще по комсомольской работе. Кизилов был заведующим сектором в ЦК ВЛКСМ и очень много сделал для продвижения и сплочения поколения литераторов, дебютировавших в 1970-е годы. В августовском номере «Смены», в канун разразившегося вскоре острейшего политического кризиса, повесть «Демгородок», с небольшими сокращениями, вышла в свет.

Рецензент газеты «Рабочая трибуна» Тимофей Кузнецов отметил очевидный читательский успех повести: «Читает ли сегодня толстые журналы досточтимая публика, занятая или физическим выживанием, или предвыборной борьбой? Трудно сказать. А вот что точно известно: ходит по рукам августовский номер журнала «Смена», где напечатана повесть-памфлет Юрия Полякова «Демгородок». И народ то ли плачет, то ли гомерически хохочет…»

Отступление пятое.

Расстрел Белого дома

как апофегей победы демократии

Как все мы помним, противостояние двух ветвей власти, законодательной и исполнительной, началось сразу после всенародного избрания Ельцина президентом, поскольку, получив от съезда народных депутатов чрезвычайные полномочия и совместив посты президента и главы правительства, он назначил своим первым заместителем Егора Гайдара, дав ему карт-бланш на так называемые «рыночные реформы», очень скоро доведшие народ до нищеты. Справедливости ради следует сказать, что процесс обнищания народа начался еще при Горбачеве и павловских реформах. Но такого безоглядного разорения страны не было ни при какой прежней власти.

Уже в январе 1992-го правительство отпустило цены и либерализовало внешнюю торговлю, тем самым обрекая многие отечественные предприятия на банкротство. Тогда же предприятиям и гражданам разрешили торговать без дополнительных согласований и в любых удобных для этого местах: на площадях, бульварах, у остановок транспорта, у выхода из метро, в подземных переходах. Лоточники появились в холлах учреждений, больниц и вузов, под свою торговлю они арендовали полуподвалы и дворцы спорта, павильоны и ларьки.

Валюту разрешили продавать частным лицам, и всюду появились обменные пункты. Курс рубля по отношению к доллару был плавающим, в июне доллар стоил 119 рублей, в декабре — 418. Государственные внешние долги росли, к тому же Россия объявила себя единственным правопреемником долга СССР, поскольку остальные бывшие советские республики, также переживавшие не лучшие времена, были не в состоянии обслуживать даже малую часть этого долга.

На очередном съезде народных депутатов Ельцин столкнулся с резким неприятием его политики, и к середине 1992 года в стране оформились два центра власти: президент и его правительство, с одной стороны, и Верховный Совет — с другой. Осенью кризис усилился с началом активных действий Фронта национального спасения, в конце 1980-х объединившего разнородные партии и движения под эгидой спасения русской государственности. Ельцин издал указ о его роспуске как экстремистской организации, однако Конституционный суд президента не поддержал.

Все свои решения не имевший поддержки в парламенте Ельцин проводил в жизнь указами. Одним из указов он ввел в действие так называемую «систему приватизационных чеков», которую возглавил Чубайс. Каждый совершеннолетний гражданин получал на руки безымянный приватизационный чек, или ваучер, номиналом десять тысяч рублей, дававший право на участие в приватизации государственных предприятий. По экспертным оценкам, в 1992 году ваучер стоил около 17 долларов США, между тем как Чубайс утверждал, что в ближайшем будущем граждане смогут приобрести на него автомобиль «Волга» — советский символ безбедной жизни. Люди не представляли себе, как действует механизм приватизации и что можно сделать с этими цветными бумажками. Подавляющее большинство отнесли ваучеры во внезапно возникшие и так же внезапно исчезнувшие ваучерные фонды, сулившие златые горы, но не давшие в итоге ни гроша. Кое-кто продал ваучер за наличные. Но если осенью 1992-го на вырученные деньги можно было купить себе кое-что из одежды, то весной 1993-го рыночная цена ваучера была эквивалентна цене трех бутылок водки. Зато те немногие, кто хоть что-то понимал, скупали ваучеры за бесценок — или какое-то время платили по ним некий процент — а потом, с мешками ваучеров, успешно участвовали в приватизации предприятий и недвижимости, тем самым заложив прочную основу личного безбедного существования. Акции продавались без ограничений, и контрольные пакеты очень скоро оказались в руках людей, которые прежде не имели возможности воспользоваться нелегально нажитыми средствами.