Мы остановились на небольшом пригорке, внизу текла речка-говнотечка, на дальнем берегу которой примостилась церквушка. Золотой купол почти светился в лучах солнца, тянулся к нему, впитывал свет. Слева от нас, в камышах, пила воду местная Буренка, отмахиваясь хвостом от мошкары. Пахло травой, какими-то цветами, пыльной дорогой, цветущей водой.

Я усадил Мару на капот, протянул хот-дог и кофе.

— Яр, я не хочу…

— Давай просто позавтракаем, — перебил я девушку. — Смотри, как сегодня хорошо, тепло. — Я задрал голову к небу. — Вон то облако похоже на Умку, закрывшего нос и глаза лапой.

— Они все похоже на Умку — белые и большие.

— Неправда, — я откусил от хот-дога, сделал глоток холодного кофе. — Вон то, — ткнул пальцем на следующее, — похоже на чашку, а слева воздушный шар.

Колючка тоже сделала глоток кофе.

— Ты ничего не понимаешь в облаках и ничего не понимаешь в завтраках.

— А вот Крюгер мой завтрак оценил.

— Он собака, — пожала плечами Шелестова. — Кто кормит, тот и хороший.

— Эй, друг, нас с тобой тут, кажется, несправедливо обижают, — прокричал я, наблюдая за тем, как отважный парень убегает от Буренки, выбирающейся из кустов.

— Ага, — дернула уголком губ Мара и откусила от своего хот-дога, — вас обидишь, особенно тебя.

— Никак не могу понять: то ли ты меня снова обидела, то ли похвалила.

— Все зависит от степени твоей самоуверенности.

— Тогда комплимент.

— Почему меня это не удивляет?

— Жуй свой хот-дог, женщина, — улыбнулся я, все еще рассматривая облака. Крюгер, напуганный коровой, метнулся за машину.

Мы молчали, пока Мара завтракала. Я краем глаза наблюдал за тем, как постепенно уходит из ее тела напряжение: расслабляются плечи, спина, шея.

Мара снова заговорила лишь тогда, когда кофе в ее стаканчике почти закончился, а я пересчитал всю листву на ближайшем дереве.

— Яр, спасибо тебе за завтрак и все такое, но…

— Я не буду заставлять тебя принимать решение, — перебил я девушку, подавая руку. Она осторожно слезла с капота. — Не буду разговаривать на эту тему. Как ты сегодня сказала, ты все решишь сама. Пойдем прогуляемся.

Девушка кивнула, и мы направились вдоль речушки.

Запах цветущей воды стал сильнее, солнце зашло за небольшое облако и подул легкий ветерок. Где-то надрывался петух и лаяли собаки. Наш храбрый пес носился туда-сюда, то обгоняя нас, то возвращаясь.

— Ты никогда не хотел вернуться? — спросила Мара, кивая в сторону церкви.

— Стать снова священником?

— Да.

— Только в первое время. Первые несколько месяцев. Тогда мне казалось, что ответ и решение — в стенах храма, у Него. Я ошибался. Он не дает ответов. По крайней мере не так, как многие этого ждут. Знаешь, как бывает: мы не думаем о Боге пока все хорошо, но стоит чему-то случиться, начинаем вспоминать молитвы и ходить в храмы, обращаясь к тому, в кого даже не верим. Попахивает лицемерием. Многие относятся к Богу как к волшебной палочке: уповают на чудо. Я тоже не стал исключением.

— Что ты имеешь ввиду? — Мара подняла ко мне задумчивое лицо.

— Я стал священником только потому, что решил, что устал воевать и решил прийти к миру. Но невозможно прийти к миру через веру, когда в тебе самом нет ни того, ни другого. Это я тоже понял потом. У меня были хорошие учителя и до, и после. Почему ты спрашиваешь?

— Потому что когда-то я сделала выбор, — усмехнулась колючка, — и иногда все еще гадаю, правильный ли он.

— Все нормально. Нам свойственны сомнения — это инстинкты.

— Ты все упрощаешь.

— Нет. Даже наши чувства рождены инстинктами. Посмотри на Крюгера: базовые эмоции у нас одинаковые — страх, радость, грусть.

Мара кивнула, опустилась на траву, подтянув колени к подбородку, уставилась на воду. Я сел рядом.

— Они со мной уже четыре года, — пробормотала хозяйка отеля так тихо, что мне пришлось напрячься, чтобы услышать. — Попали в аварию всей семьей. Дорога была скользкая, шел мокрый снег, водитель встречной фуры не спал двое суток. Ехали к родственникам на праздники. Отец скончался на месте. Мать отделалась переломами, ушибами, сотрясением, — Мара сорвала травинку, принялась сосредоточенно крутить между пальцами. — Костю выкинуло через лобовое стекло. Ксюшу зажало кресло отца, на ней места живого не было. Все переломано, вся в крови, даже пальцы на ногах. У Кости было изрезано все лицо и руки, черепно-мозговая травма. Когда они появились у меня, маленький гений путал слова: лапа, вместо лампа, овод вместо вода. Случались приступы гнева. Он мог наорать на меня. Кричал: «утлая сумка», вместо «тупая сука». Как-то утром не смог открыть дверь — пальцы еще плохо слушались — и разозлился. Очень сильно. Я прибежала на крики перепуганной Ксеньки. Он колотил стену, но так как был призраком, ничего не получалось. Припадок только усиливался. Я пять часов просидела с ними, пока Кит держал ребенка за руки и за ноги, читала Поттера. Так появилась традиция чтения по вечерам. А еще я с тех пор ненавижу маленького очкастого волшебника.

Мара отшвырнула от себя травинку, обняла колени крепче.

— А потом пришел Ирз. Без приглашения, как он обычно делает. Еле успела. Я проснулась от духоты, словно меня душило что-то. Встала, чтобы открыть окно, и почувствовала запах одеколона. Мерзкий, резкий. Спустилась вниз, потом к близнецам. Ирзамир сидел на подоконнике, болтал ногами в воздухе и уговаривал детей отдать ему души. Обещал, что вернет отца, вылечит мать. Много чего обещал, красиво пел. Кусок дерьма!

— Ты знала его до этого?

Девушка поколебалась прежде, чем ответить.

— Видела, слышала, но не пересекалась. Он — мелкая тварь, блоха, шестерка. Прогнать его было просто. Тем более когда он понял, кто мой отец.

— Почему Совет не вмешался?

— А по какой причине они должны были вмешаться? Ирз всего лишь выполнял свою работу. Бесы и демоны постоянно соблазняют души, в этом нет ничего противозаконного. Баланс…

— …и бла-бла-бла, — закончил я вместо Шелестовой.

— Да.

— Только, — я нахмурился, прокрутил все мысленно еще раз, и снова ничего не понял, — разве можно соблазнить мертвую душу?

— Можно, пока она здесь. Можно заставить убить человека, напугать его, замучить. Ты не представляешь, как много может душа. Но, — Шелестова повернула ко мне голову, помолчала несколько секунд, — близнецы не мертвые. Они не умерли. В той аварии погиб только один человек. А Ксенька и Костя сейчас в том центре, под капельницами и аппаратами ИВЛ. В коме. И я уже два раза делала так, что их мать принимала решение не отключать аппараты.

— Мара…

— Я не отключаю аппараты, потому что они этого хотят, — она скривилась, уткнулась лбом в колени, пряча от меня лицо. — По крайней мере, поначалу так было, а сейчас… Это всего лишь тупая отговорка. Эли права, называя меня эгоисткой. Я не знаю, что держит детей в отеле. И не очень-то стараюсь узнать. Я надеюсь, что они в «Калифорнии» просто потому, что рано или поздно должны очнуться…