– Очень смелые. Но я всех побил.

Рявкаю:

– А теперь – правду!

Топчется. Мнётся. Вдруг плюхается на задницу. Садится на край лаза, свешивает ноги вниз. Кричит гневно:

– Чужой невесте разве дозволено записки писать? Это девушке позор, жениху позор…

Обрываю его:

– Экзамен по морали будешь своим старикам сдавать.

Не слышит, частит:

– Ты сказал, голову оторвёшь. Но я не испугался. Над тобой тоже начальник есть. Зухуршо прикажет, ты возразить не посмеешь. Поэтому я твою записку Зухуршо отдал. Он сказал: «Молодец. Хорошо поступил». Сегодня с охоты вернётся, тебя накажет…

– Не уверен, что Зухур сможет кого-нибудь наказать, – говорю. – А тебя накажу непременно. Получил приказ – обязан был выполнить.

Мальчишка взрывается. Вскакивает на ноги. Упирается левой рукой в колено, правой тычет в моем направлении. Кричит.

– Почему учишь?! Какое право имеешь учить?

– Стоп! Отвечай чётко, конкретно. Какие имеешь претензии?

– Сам знаешь!.. Я тебя уважал. Больше, чем отца, уважал… Думал, ты… ты командир… Но ты ещё хуже, чем другие…

Нагибается, захлопывает решётку и выскакивает за дверь.

Моя ошибка, моя вина. Посылая Тешу с запиской, я расценил задание как не имеющее особой важности. Лучших бойцов приберёг для предполагаемого боестолкновения и отправил с простым поручением деревенского сопляка. Глупого, мнительного, самолюбивого. Мышонка. А мышонок гору обрушил. Людей погубил, девочку искалечил… Страшная сила – мышиное самолюбие.

Мне следовало учесть: важно все, что происходит в зоне действия Системы. В итоге неверный выбор посыльного обернулся катастрофой… Отставить! Не время для самокритики. Надо искать способ, как выбраться из подвала. Прежде всего, установить, сколько человек обслуживают зиндон. Теша отпадает. Гафур? Под вопросом. Хотя не исключено, что сумею его уболтать. Есть ли кто-нибудь ещё?

Внезапно осознаю, что с некоторого момента, – конкретнее не засек, задумавшись, – не слышал кашля Олега, а теперь не слышу дыхания. Зову:

– Эй, братишка!

Не откликается.

Нащупываю в кармане зажигалку, щёлкаю. Олег лежит в том положении, в каком я его оставил. Подхожу, прижимаю палец к сонной артерии. Результат отрицательный. Отсутствие пульса. Должно быть, он умер во сне, или я принял предсмертные хрипы за кашель.

Сверяюсь с часами. Текущее время: семь тридцать. Время смерти: не известно даже приблизительно.

Надо беречь газ в зажигалке. В темноте на ощупь выпрямляю ноги Олега, складываю руки на груди и накрываю с головой одеялом.

Он мне понравился при первой встрече, а это происходит не часто. Вынужден был создать защитную прокладку. Полностью подавить личное к нему отношение. Привычка глушить чувства настолько закрепилась, что я не позволил себе откликнуться на ночные признания, напоминавшие бред больного. Был ли это бред на самом деле? Мне следовало поддержать его в последние мгновения. Но он умер в темноте и одиночестве, хотя и у меня на коленях. Как в том сне, который он пытался пересказать.

Теоретически на мне нет ответственности за его смерть. Но я обречён, не будучи виновным, мучиться чувством вины. Мне нельзя приближаться к людям. Надо надеть глухой балахон. С бубенцами. С капюшоном, чтоб скрывал лицо. Взять в руки трещотку. Прочь с дороги! Прокажённый идёт…

Неужели я сам виноват в смертях и бедах близких мне людей?! Не проводник, не центр притяжения, не приводной ремень… Даже не курок. Я – рука, что спускает курок… Нет, это неверная гипотеза! Нет доказательств. Нет оснований. Нет подтверждений…

Но почему не защищает изоляция? Почему люди гибнут, несмотря на все мои усилия избежать близких контактов?

Когда Олегу взбрело вдруг в голову ехать с караваном на Дарваз, я оказался в патовой ситуации. Прямой отказ был бы активным влиянием на его судьбу, вызванным подавленной симпатией. Точно таким же влиянием – наведением статической индукции – явилось бы моё согласие на его поездку. Оба решения стали бы проявлением личного отношения, и шансы Олега попасть под короткое замыкание Системы – чистые сто процентов. Я его предупредил. Он упёрся, настаивал… Я бросил кости – пусть решает случай. Без моего вмешательства. Я был уверен: опасность, что он попадёт в зону действия Системы, – нулевая. Не учёл, что стремление избежать вмешательства само по себе является влиянием…

Но это был полностью выбор Олега. Никто не посылал его в горы. Он получил задание взять интервью у Сангака и вернуться в редакцию Но он ушёл в самоволку. За утраченным временем, как он сказал. В мирных условиях такие проступки наказываются простым взысканием. В наше время те, кто нарушают порядок, погибают…

И в этот момент в голове точно полыхнул ослепительный свет. Будто вспыхнул фотоблиц. Успеваю взглянуть на часы. Фиксирую время: восемь часов сорок пять минут. Точно глаза открылись. Озарение. Странно, что прежде не понимал! Секрет предельно прост. Всего лишь одно слово: порядок! Оно все объясняет. Система стремится к порядку. К поддержанию стабильности и упорядоченности. Все пострадавшие нарушили порядок. Мои личные эмоции или контакты в действительности не важны. Короткие замыкания происходят, когда некто создаёт беспорядок.

Перебираю в уме известные мне эпизоды короткого замыкания. Стопроцентное подтверждение. Во всех случаях – нарушение нормы. Степень беспорядка не имеет значения. Васька Крыса всего лишь нарушил детский запрет «не мамсичать». Провинность кажется ничтожной. Если, конечно, не учитывать, какая в итоге возникает скрытая цепочка причин и следствий, ведущих к мощной вспышке энтропии…

В чем провинность Сангака? Человека, который восстанавливал порядок как никто другой. Тем не менее, помог Зухуршо – и вскоре коротнуло! Впрочем, не я учёл возможность других нарушений. Не знаю, сколько их было.

Провинность Зарины? Не могу судить. Не знаком с её прошлым. Виделся с ней всего четыре раза. Недостаточно информации.

Но Надя? Почему она? Почему погибла фантастически правильная девушка, которая не могла нарушить порядок ни при каких условиях?

Внезапно вспоминаю… В среду четырнадцатого марта, почти за пять месяцев – точнее, за сто сорок шесть дней до смерти она сказала: «Дан, завтра мы не сможем встретиться». – «Срочное дежурство?» – «Не совсем. Понимаешь, к нам поступил мальчик с хронической почечной недостаточностью. Врождённое заболевание…» – Надя назвала болезнь, но я не запомнил. – «Необходимо переливание крови. Очень редкая группа, у нас такой не оказалось. А надо срочно. Иначе через несколько дней ребёнок умрёт. У меня та самая группа». – «Кроме тебя никого не нашлось?» – «Дан, милый, у тебя такое лицо… ведь мне не сердце будут вырезать. Это самая обычная процедура, ни чуточки не опасная. Миллионы людей отдают кровь».

Невозможно поверить, но Надя… Мысль не укладывается в мозгу. Пытаюсь пристроить в черепной коробке как негабаритный груз. Ворочаю. Кантую. Прилаживаю то так, то сяк… Итог один. В любом варианте выходит, что Надя совершила тяжёлое преступление. Генетическую диверсию. Отдав кровь и сохранив жизнь ребёнку с генетическим изъяном, она подарила ему шанс тиражировать дефект. Дала шанс созреть и дать ущербное потомство. То есть ослабить стабильность человеческой природы. Неважно, сколь малым окажется ущерб в масштабе человечества. Преступника судят независимо от того, убил ли он одного человека или сотню. Вероятно, Система действует по сходной логике.