гору конный отряд. Оказалось, что войсковой старшина Голубов, собрав несколько сотен казаков, передался с ними на сторону большевиков, помог им овладеть городом и входил в него. Я бросился в здание Офицерского собрания – узнать в чем дело. Здесь мне сообщили, что отряд Попова, узнав о подходе красных казаков Голубова, спешно оставил город. Видимо, меня не успели или просто забыли уведомить.

Все жители попрятались. Положение мое стало печальным: одному, пешком уходить в незнакомые мне станицы было неблагоразумно, оставаться же, значит попасть в лапы красных, – неутешительно. Вернувшись домой, решил покориться судьбе, предупредил семью, начал припрятывать свои военные атрибуты и просил жену, что возможно спрятать. Ночь для нас прошла благополучно.

Донской атаман генерал Назаров не покинул своего поста и отказался выступить с Поповым. По входе в город красных Назаров пошел в здание, где заседали члены Донского Круга, чтобы принять меры по защите населения от эксцессов.

Во время заседания Круга в залу ворвался Голубов с толпой «товарищей комиссаров» и крикнул: «Встать, когда входит государственная власть!» Все депутаты встали, один Назаров продолжал сидеть. «А ты кто такой?» – крикнул Голубов. Продолжавший сидеть Назаров спокойно ответил: «Я – избранный донским казачеством Донской атаман!» Но Голубов схватил его за погон, сорвал его, приказал увести, где вскорости он был расстрелян. (Эту тяжелую сцену я привожу со слов бывшего члена Круга генерала С.Д. Позднышева[438], здравствующего в Париже во главе Союза Инвалидов.)

Со следующего дня пошли грабежи по домам и квартирам, группами банд, добравшихся до «осиного гнезда гидры контрреволюции».

В городе, как я потом узнал, осталось немало казачьих генералов, офицеров и лиц из администрации по управлению краем. Мне, постороннему на Дону человеку, было непонятно, как они, имевшие в большинстве связь со станицами и хуторами, рискнули остаться и не ушли? Видимо, еще не было опыта и не представляли себе могущие быть зверства.

С грабежами пошли и расстрелы. Среди погибших я лично знал генерала Ивана Давыдовича Орлова[439], бывшего командира лейб-гвардии Казачьего полка и начальника атаманской канцелярии генерала Туроверова[440]. Орлова остановили на улице, он был в полушубке, без погон, и, не спросивши – кто он, тут же пристрелили. За несколько дней до прихода красных я его спрашивал, что он предполагает делать? На что получил ответ: «Куда мне, старику, бежать, да и кому я нужен!..» К Туроверову ворвались в квартиру и разграбили; жена через окно убежала в сад, а больного старика Туроверова прямо растерзали. По городу шли расстрелы – кого и где попало. Городские подонки водили банды грабителей, указывая дома, где могла быть добыча. Все происходило при полном попустительстве новой власти.

В трагическом положении оказались лежавшие в госпиталях раненые партизаны, в большинстве молодежь, среди которых были мальчики – кадеты и гимназисты. Кого можно было, забрали родные, друзья и просто добрые люди. Но были с тяжелыми ранениями, не могущие быть перевезенными и в бессознательном состоянии, которые остались на излечение. За этими несчастными пригнали грузовики, на которые их побросали, как дрова, свезли в свалочное место, куда сваливали их, частью добивая, а частью оставляли умирать в мучениях.

Я со своей семьей – женой и малолетним сыном – нанимал часть помещения в особнячке адвоката Башмакова. Вид этого небольшого дома в центре города был, как говорилось, буржуазный, этим он привлек грабителей. На второй день раздался стук в дверь. Башмаков заглянул в окно и крикнул, что он адвокат, ни в какой борьбе не участвует, оружия не имеет, поэтому пусть уходят, дверей не откроет. Но это на них не произвело никакого впечатления, они взломали дверь и ворвались. Наши дамские обитатели дома с детьми, конечно, обезумели и убежали в дальние комнаты, горничная жены спрыгнула со 2-го этажа в сад. Башмаков и я остались. Покамест грабители рылись, ко мне подошел зверского вида матрос, направил на меня наган и заявил, что, по моему одеянию, я офицер. На мне был френч без погон. Потребовал оружия и денег. Я ответил, что только что вернулся с фронта, оружия и денег у меня нет. В это же время Башмаков взял телефонную трубку и начал кому-то говорить о грабеже у него. Матрос, предводитель шайки, смутился – кому и куда Башмаков жалуется? Заторопил своих товарищей, говоря, что оружия не найдено и нужно уходить. Банда убралась. Башмаков торжествовал: «Ловко я их, дураков, напугал» – говорил в пустую, ни с кем не соединенную трубку. Обошлось довольно благополучно. Из туалетного стола жены успели стащить две с небольшим тысячи рублей, почему-то прихватив мой академический значок, который я забыл спрятать, и что-то из вещей. У Башмакова успели захватить, кроме мелочей, пишущую машинку.

Поломанная входная дверь и выбитые стекла в нижнем помещении в дальнейшем оказались нашим «иммунитетом», как бы охраняя нас, показывая ворам, что обыск сделан и взято что можно.

Затем по городу начались аресты уже по ордеру новых властей. Как не здешний, я ни в какой список как будто не попал. Но все же через неделю приходят два красноармейца, которые повели меня в атаманский дворец, по требованию комиссара по борьбе с контрреволюцией. Здесь поставили меня в очередь, тянущуюся через загаженные комнаты дворца. Часа два с лишним пришлось мне дожидаться своей очереди с мучившими меня мыслями – какая участь меня ждет.

Наконец моя очередь. Вхожу, в комнате сидит в кожаной куртке, при револьвере властитель судеб обитателей города, видимо подбалдевший, держит телефонную трубку, куда несется его ругань, что ему не дают работать и т. д.

– Да что вам нужно? – не отрываясь от трубки, спрашивает он.

– Мне ничего!

– Так какого черта вы лезете ко мне?

Конечно, я не стал испытывать терпения нового властителя и вышел, конвоиров моих не было видно. Вернулся домой, где с тревогой ждала меня жена. Хороши «порядки», подумал я с облегченным сердцем, вызывают, под конвоем приводят, не спрашивают ни мою фамилию, ни кто я. Остался я в неведении – зачем меня вызывали?

Заняв Новочеркасск и Ростов, власть держала под угрозой расстрела жителей, в глубь края проникать не решалась, лишь письменно требовала присылки продуктов питания, кои почти не приходили в города. Высылались карательные отряды. Посылка далеко вглубь была затруднительна, требовала больших сил, поэтому страдали ближайшие станицы. Эти же станицы, под видом распоряжения властей, наводнялись и самочинными шайками грабителей. Все это вызывало ненависть казаков ближайших округов. Но рано или поздно должно было вызвать и общий взрыв, который и произошел начиная из ближайшей к Новочеркасску