* * *

Гоббсов анализ причин насилия, подкрепленный современными данными о преступности и войне, показывает, что насилие — это не примитивное, иррациональное побуждение и не «патология», если это не метафора состояния, от которого все хотели бы избавиться. Напротив, это почти неизбежный продукт взаимодействия рациональных социальных организмов, действующих в собственных интересах.

Но Гоббс определил не только причины насилия, но и средства его предотвращения: «Общая власть, которая держит всех в страхе». Его государство было средством воплощения принципа «Человек должен согласиться, как и все остальные… отказаться от права на все вещи; и довольствоваться такой степенью свободы по отношению к другим людям, которую допустил бы у других людей по отношению к себе»90. Люди облекают властью правителя или группу людей, которая может использовать коллективную силу контрагентов, чтобы заставить каждого из них придерживаться договоренностей, потому что «соглашения без меча — всего лишь слова, которые не в силах гарантировать человеку безопасность»91.

Руководящий орган, которому отдана монополия на законное использование насилия, может нейтрализовать каждую из гоббсовых причин для вражды. Налагая взыскания на агрессоров, он уничтожает экономическую целесообразность нападения ради обогащения. Это, в свою очередь, обезвреживает Гоббсову ловушку, попав в которую взаимно не доверяющие друг другу люди подвергаются искушению нанести превентивный удар, чтобы на них не напали ради обогащения. И система законов, которая определяет нарушения и беспристрастно раздает наказания, способна сделать ненужной культуру чести и сопутствующую ей необходимость заводиться с пол-оборота. Люди могут расслабиться, зная, что кто-то другой будет останавливать их врагов и им больше не понадобится принимать воинственные позы, чтобы доказать, что они не мальчики для битья. И существование третьей стороны, взвешивающей нарушения и наказания, помогает избежать опасности самообмана, который обычно убеждает каждого из противников, что именно он подвергся большему числу обид. Да, эти преимущества вмешательства третьей стороны присутствуют и при разрешении конфликтов без привлечения государства, когда посредники пытаются помочь враждующим сторонам прийти к соглашению или арбитры выносят вердикт, хотя и не могут заставить стороны исполнить его92. Проблема в том, что в ситуации, когда стороны могут просто повернуться и уйти, если результат их не удовлетворяет, эти беззубые меры никого не остановят.

Из всех изобретенных нами способов снижения уровня насилия наиболее эффективным кажется передача полномочий вооруженной власти. Хотя мы и дебатируем о том, способны ли поправки в области уголовной политики (например, казнить ли убийц или приговаривать их к пожизненному заключению) на несколько процентов сократить преступность, никаких сомнений в принципиальном преимуществе системы уголовного правосудия по сравнению с жизнью в анархии быть не может. Шокирующе высокий уровень убийств в догосударственных обществах, где от 10 до 60 % мужчин погибали от рук других мужчин, обеспечивает нам одно из доказательств93. Другое — то, что жестокая культура чести возникает практически в каждом уголке мира, до которого не дотягивается рука закона94. Многие историки утверждают, что люди признали централизованную власть в Средние века (и в другие периоды) именно для того, чтобы освободить себя от обязанности мстить тем, кто причинит вред им и их родне95. Усиление централизованной власти может объяснить, почему количество убийств в европейских обществах со времен Средневековья уменьшилось в сотни раз96. В Соединенных Штатах уровень городских преступлений значительно снизился во второй половине XIX века по сравнению с первой его половиной, что стало результатом появления в городах профессиональной полиции97. Причины снижения преступности в Америке в 1990-е годы противоречивы и, возможно, более разнообразны, но многие криминологи связывают его с активизацией работы полиции с населением и с введением более длительных сроков тюремного заключения для преступников, совершивших насильственные преступления98.

Верно и обратное. Когда правовое принуждение исчезает, насилие вспыхивает во всем своем разнообразии: грабежи, сведение счетов, этнические чистки и мелкие войны между бандами, кланами и мафиозными семьями. Это можно было наблюдать на развалинах Югославии, Советского Союза и в некоторых областях Африки в 1990-х, но может случиться и в странах, имеющих долгие гражданские традиции. Будучи подростком, в романтических 60-х я жил в Канаде, стране, гордящейся своим миролюбием. Я искренне верил в анархизм бакунинского толка. Я смеялся над доводами моих родителей, утверждавших, что, если правительство когда-нибудь сложит оружие, ад вырвется на свободу. Наши противоположные предсказания прошли проверку в 8 утра 17 октября 1969 года, когда полиция Монреаля объявила забастовку. К 11:20 был совершен первый налет на банк. К полудню большинство магазинов в центре города закрылось из-за грабежей. Еще через несколько часов водители такси сожгли гараж фирмы по прокату лимузинов, с которой конкурировали из-за клиентов в аэропорту, снайпер с крыши застрелил офицера полиции из провинции, бандиты ворвались в несколько отелей и ресторанов, а один доктор убил грабителя в своем доме в пригороде. К концу дня было ограблено шесть банков, разворовано несколько сотен магазинов, совершено 12 поджогов, разбито 40 вагонов, груженных стеклом для витрин, и причинен ущерб на сумму $3 млн. Чтобы восстановить порядок, городским властям пришлось вызвать армию и королевскую конную полицию99. Этот убедительный практический тест оставил от моих убеждений рожки да ножки (и на всю жизнь обеспечил мне аппетит к науке).

Мысль, что анархия в смысле отсутствия правительства ведет к анархии в смысле жестокого хаоса, может показаться банальной, но ее до сих пор игнорируют в наш умеренно романтический век. Правительство обычно воспринимается как проклятие многими консерваторами, а полицейская и тюремная система — проклятие для многих либералов. Левые ссылаются на то, что сдерживающая ценность смертной казни по сравнению с пожизненным заключением неоднозначна, и делают вывод, что устрашение как таковое неэффективно вообще. И многие сопротивляются более активной работе полиции в бедных кварталах, хотя это, возможно, самая эффективная мера, чтобы помочь их благонамеренным обитателям отказаться от кодекса улиц. Конечно, мы должны бороться с расовым неравенством, из-за которого слишком многие афроамериканцы попадают в тюрьмы, но, как сказал правовед Рэндэлл Кеннеди, мы также должны бороться и с тем расовым неравенством, которое оставляет слишком многих афроамериканцев без защиты от преступников100. Многие правые протестуют против декриминализации наркотиков, проституции и азартных игр, не учитывая издержек зон анархии, которая, согласно любимой ими логике свободного рынка, неизбежно расцветет благодаря политике запретов. Как только спрос на товар повысится, сразу же появятся поставщики, и, если они не смогут защитить свое право собственности, вызвав полицию, они будут делать это с помощью жестокой культуры чести. (И это не говоря уже о том, что действующая сегодня в отношении наркотиков стратегия отправляет в тюрьмы множество людей, не склонных к насилию.) Школьников постоянно пичкают ложью, будто коренные американцы и люди в других догосударственных обществах миролюбивы, и, как результат, они не осознают всей ценности и даже презирают одно из величайших изобретений нашего вида — демократическое правительство и принцип главенства закона.