* * *

Готовность нанести упреждающий удар — обоюдоострый меч, так как подстрекает противника ударить первым. Поэтому люди изобрели и, возможно, развили в процессе эволюции альтернативный способ защиты: заявленную политику сдерживания, известную как lex talionis — закон возмездия, знакомый нам из библейской заповеди «Око за око, зуб за зуб»72. Если вы сумеете достаточно убедительно сказать потенциальному неприятелю: «Мы не будем атаковать первыми, но, если нас атакуют, мы выживем и нанесем ответный удар», вы избежите первых двух гоббсовых мотивов для раздоров: стремления выиграть и недоверия. Стратегия, направленная на то, чтобы причинить другим столько же вреда, сколько и они вам, аннулирует стимул нападать ради выигрыша; стратегия, в рамках которой вы не нападаете первым, устраняет мотив нападения из-за недоверия. Эффект усиливается стратегией симметричного ответного удара, когда вы причиняете противнику не больше вреда, чем он причинил вам, — это ослабляет страх, что вы используете незначительный предлог, чтобы оправдать незапланированную массированную атаку.

Ядерная стратегия «Взаимного гарантированного уничтожения» — наиболее очевидный современный пример закона воздаяния. Но это определенно вариант древнего импульса — эмоции отмщения, которая, возможно, встроена в наш мозг естественным отбором. Дейли и Уилсон замечают: «В любых уголках мира мы можем услышать о клятвах поквитаться за убитого отца или брата и о ритуалах, призванных освящать эти клятвы, — о матери, воспитывающей сына, чтобы тот отомстил за отца, убитого, когда мститель был еще младенцем, о клятвах над могилой, о том, как пьют кровь убитого родственника в качестве завета и сохраняют его окровавленную одежду как реликвию73. Современные государства обычно выступают против мстительных устремлений своих граждан. Они наказывают мстителей — людей, которые «берут закон в собственные руки», — и, за некоторыми исключениями, игнорируют требования жертв преступлений и их родственников и не дают им права голоса в вопросах привлечения обидчика к ответственности, досудебных соглашений или определения меры наказания.

Как мы видели в главе 10, для того чтобы месть работала как сдерживающая сила, она должна быть неотвратимой. Месть — рискованное дело, потому что, если враг настолько опасен, что причинил тебе вред, вряд ли он примет наказание без сопротивления. Так как ущерб уже причинен, жертва может хладнокровно рассудить, что мстить не в ее интересах. И так как агрессор способен это спрогнозировать, он может раскусить блеф жертвы и третировать ее безнаказанно. Но если потенциальная жертва и ее родственники настолько поглощены жаждой мести, что растят сына, чтобы тот отомстил за отца, пьют кровь как завет и т. д., агрессор может подумать дважды, прежде чем напасть74.

Закон возмездия требует, чтобы у мести был морально оправданный мотив, чтобы ее можно было отличить от простого нападения. Мститель должен быть спровоцирован предыдущим актом агрессии или другой несправедливостью. Изучение кровной вражды, войн и этнического насилия показывает, что непосредственные исполнители практически всегда реагируют на какую-то обиду, нанесенную им жертвой75. Опасность этой психологии очевидна: противники могут иметь разные мнения о том, оправдан ли чем-то первоначальный акт агрессии (возможно, как самозащита, возврат добытой нечестным путем прибыли или как компенсация за предыдущее оскорбление), или же это был акт неспровоцированной агрессии. Одна сторона насчитает равное число контрмер и будет думать, что весы справедливости уравновешены, в то время как другой счет покажется неокончательным и она решит сравнять его76. Самообман усиливает уверенность каждой стороны в том, что ее действия справедливы, и делает примирение практически невозможным.

Кроме того, чтобы месть работала как сдерживающее средство, о готовности мстить необходимо заявлять публично, так как весь смысл сдерживания в том, чтобы дать потенциальным агрессорам возможность подумать еще раз заранее. И это приводит нас к последней гоббсовой причине вражды.

* * *

В-третьих, слава — хотя более точным словом было бы «честь». Замечание Гоббса, что мужчины дерутся из-за «слова, улыбки, из-за несогласия во мнении и других проявлений неуважения», сегодня так же верно, как и в XVII веке. За все то время, что ведется статистика городских преступлений, наиболее частая причина убийства — «ссоры», которые в регистрационных журналах на полицейских участках классифицируют как «размолвка на бытовой почве; оскорбления, ругательства, тычки и т. д.»77. Детектив из Далласского отдела убийств вспоминает: «Убийства происходят из-за мелких размолвок и вообще без повода. Страсти накаляются. Начинается драка, и вот уже кого-то зарезали или застрелили. Я расследовал случаи, когда участники конфликтовали из-за десятицентовой пластинки в музыкальном автомате или из-за карточного долга в один доллар»78.

Национальная честь — частая причина войн между государствами, даже когда материальные ставки невелики. В конце 1960-х и начале 1970-х большинство американцев уже не питали иллюзий насчет участия страны во вьетнамской войне — они считали, что эта война аморальна или безнадежна или и то и другое. Но вместо того чтобы согласиться вывести американские войска безо всяких условий, как советовало мирное движение, большинство поддержало Ричарда Никсона и его слоган: «Почетного мира». На деле это вылилось в затягивание вывода войск. Военное присутствие продолжалось до 1973 года, стоило жизни 20 000 американцев и гораздо большему количеству вьетнамцев и не изменило результата — Южный Вьетнам потерпел поражение. Защита национальной чести стоит и за другими недавними войнами, такими как возврат Британией Фолклендских островов в 1982 году и американское вторжение в Гренаду в 1983 году. Разрушительная война между Гондурасом и Сальвадором в 1969 году началась из-за спорного результата футбольного матча между национальными командами.

С точки зрения логики сдерживания конфликты из-за личной или государственной чести не так неразумны, как кажется. Находясь во враждебном окружении, люди и страны должны трубить на весь мир о своей готовности мстить любому, кто захочет нажиться за их счет, должны создать себе репутацию мстителя, который не спустит никакого неуважения или посягательства, пусть и самого ничтожного. Они должны оповестить окружающих, что, как поет Джим Кроче: «Не надо цепляться за плащ Супермена, не надо плевать против ветра, не надо срывать маску с Одинокого Ковбоя и не надо связываться с Джимом».

Эта ментальность чужда тем из нас, кто может вызвать Левиафана, набрав 911, но эта возможность не всегда доступна. Она была недоступна людям в доисторических обществах, в предгорьях Аппалач, на Диком Западе, в отдаленных высокогорных районах Шотландии, Балкан или Индокитая. Она недоступна людям, которые не хотят обращаться в полицию из-за характера их работы (контрабандисты спиртных напитков, наркодилеры в трущобах, мафиозные воры в законе). И она недоступна для государств в их отношениях друг с другом. Дейли и Уилсон так комментируют ментальность, свойственную всем этим аренам:

Главная мужская добродетель в хронически воюющих и враждующих сообществах — способность к насилию; охота за головами и за славой становится престижной, а убийство может даже быть обязательной частью обряда инициации. Подставить другую щеку — не добродетель, а глупость. Или недостойная слабость79.