Так-так, а где же Хоббер? Тощий, щербатый мостовик не мог быть слишком далеко. Вот одно из преимуществ иметь помощника-повара, который не мог ходить; он обычно сидел там, где его посадили.

– Следите за мной, внимательно! – велел Лопен своему отряду, и с каждым словом из его рта вырывался буресвет. – Ладно. Ну так вот. Я, Лопен, сейчас полечу. Можете аплодировать по своему усмотрению.

Он подпрыгнул и упал на плато.

– Лопен! – окликнул гердазийца Каладин. – Ты должен помогать другим, а не устраивать цирк!

– Прости, гон! – отозвался Лопен. Он завозился, лицом прижимаясь к камню, и не смог подняться.

– Ты… ты что, приклеил себя к земле?! – изумился Каладин.

– Это всего лишь часть плана, гон! – заявил Лопен. – Если я собираюсь стать нежным облачком в небе, мне надо сперва убедить землю, что мы с нею не расстаемся. Ее, как беспокойную любовницу, надо успокоить и убедить, что я вернусь после зрелищного и по-королевски величавого подъема в небо.

– Лопен, ты не король, – напомнил Дрехи. – Мы об этом уже говорили.

– Конечно нет. Я бывший король! Ты явно один из тех глупцов, о которых я упоминал.

Лунамор весело крякнул и, обогнув свою маленькую полевую кухню, направился к Хобберу, который, как он теперь вспомнил, чистил клубни на краю плато. Лунамор замедлил шаг. Почему Каладин присел на корточки возле табурета Хоббера, протягивая ему… самосвет?

«А-а…» – догадался Лунамор.

– Я втягивал буресвет вместе с воздухом, – негромко объяснял Каладин. – Я это делал неосознанно в течение нескольких недель, а то и месяцев, прежде чем Тефт объяснил мне все.

– Сэр, – пробормотал Хоббер, – не знаю, если я… Ну, сэр, я же не Сияющий. Я никогда не был так уж хорош с копьем. Я всего лишь сносный повар.

«Сносный» с натяжкой. Но Хоббер был старательным и услужливым, поэтому Лунамор радовался его присутствию. Кроме того, бедолаге требовалась работа, которую можно выполнять сидя. Месяц назад Убийца в Белом пронесся через королевский дворец в военных лагерях, пытаясь убить Элокара, – в итоге атаки Хоббер остался с омертвевшими ногами.

Каладин вложил самосвет в пальцы Хоббера.

– Просто попробуй, – негромко посоветовал капитан. – Суть Сияющего не столько в силе или навыках, но в душе. А твоя – лучшая среди всех нас.

Капитан, как правило, пугал незнакомцев. Он выглядел воплощением вечной бури, его напряженное внимание заставляло людей пасовать перед его взглядом. Но в нем была и удивительная нежность. Каладин сжал руку Хоббера, и было видно, что он едва не рвется на части.

Иногда казалось, что Каладина Благословенного Бурей не сломить и при помощи всех камней Рошара. А потом один из его людей получал ранение, и в броне Кэла появлялась трещина.

Каладин направился обратно тренировать разведчиц, и Лунамор припустил трусцой следом. Он поклонился маленькому божеству, которое ехало на плече капитана, и спросил:

– Каладин, ты думать, у Хоббер получится?

– Уверен, что да. Я не сомневаюсь, что у всего Четвертого моста получится и, возможно, кое у кого еще.

– Ха! – воскликнул Лунамор. – Каладин Благословенный Бурей, твой улыбка как найти потерянная сфера в своем рагу. Удивительно, да, но еще и очень быть приятно. Пошли, я иметь напиток, который ты надо попробовать.

– Я должен вернуться к…

– Пошли! Напиток, который ты надо попробовать! – Лунамор подвел его к большому бидону с шики и налил кружку.

Каладин осушил ее до дна:

– Эй, очень вкусно!

– Не мой рецепт быть, – пожаловался Лунамор. – Уйо его менять. Надо мне теперь или его повысить, или столкнуть с края плато.

– Повысить до кого? – уточнил Каладин, наливая себе еще кружку.

– До низинника, которому воздух в голову ударить, – объяснил Лунамор. – Второго класса.

– Камень, сдается мне, ты чересчур любишь это выражение.

Поблизости Лопен беседовал с землей, к которой все еще был приклеен.

– Дорогая, не переживай. Неповторимый Лопен достаточно велик, у него много сил. Много сил земных и небесных! Мне просто необходимо взмыть в небо, ибо, если я буду связан лишь с землей, несомненно, от моей растущей величины она начнет трескаться и ломаться.

Лунамор покосился на Каладина:

– Слова мне нравиться, да. Потому только, что у них быть поразительно много случаев применений, и все вам подходить.

Каладин усмехнулся, потягивая шики и наблюдая за своими людьми. Дальше по плато Дрехи вдруг поднял свои длинные руки и воскликнул: «Ха!» Он светился. Вскоре то же самое случилось с Бисигом. Это должно было исцелить его руку – он тоже был ранен Убийцей в Белом.

– Камень, это точно сработает! – заявил Каладин. – Они были близки к этой силе вот уже несколько месяцев. И едва получат ее, смогут исцелиться. Мне не придется отправляться на битву, волнуясь, кого из вас я потеряю.

– Каладин, – негромко напомнил Лунамор, – то, что мы начать, – все равно война. Люди умирать.

– Четвертый мост защитит его сила.

– А враг? У него нет силы? – Рогоед шагнул ближе. – Я не хотеть портить настроение Каладина Благословенного Бурей, но никто никогда в полной безопасности. Печальная правда, друг мой.

– Может быть. – Лицо у Каладина стало отрешенное. – У твоего народа воевать отправляются только младшие сыновья, так?

– Исключительно туаналикина, четвертый сын и младше быть истрачены на войну. Первый, второй и третий сын слишком ценный.

– Четвертый и младше. Совсем мало шансов.

– Ха! Ты не знать размер рогоедских семей.

– И все-таки это значит, что в бою гибнет меньше людей.

– Пики отличаться от этого места. – Лунамор улыбнулся Сильфрене, которая взмыла с плеча Каладина и отправилась танцевать на ближайших ветрах. – И не только потому, что мы иметь правильное количество воздуха, чтобы голова варить как следует. Нападать на другой пик дорого и трудно. Нужно усердно и долго готовиться. Мы больше говорить о войне, чем воевать.

– Звучит мило.

– Ты отправиться туда со мной! – заявил Лунамор. – Ты и весь Четвертый мост. Вы теперь быть моя семья.

– Земля, – настаивал Лопен, – я буду тебя любить, как и прежде. Меня ни к кому не тянет, как к тебе. Даже если уйду, я вернусь!

Каладин вновь покосился на Лунамора.

– Возможно, – предположил рогоед, – если кое-кто побыть вдали от ядовитого воздуха, он сделаться не таким, как…

– Лопен?

– Впрочем, если поразмыслить, это быть грустно.

Каладин усмехнулся и вручил Лунамору кружку. Потом подался вперед:

– Камень, что случилось с твоим братом?