– Я ничего не могу изменить.

– Они вам сказали так? Они также сказали, что вернут вам семью, но ведь вы же знаете, что слова они бы не сдержали, даже если б вам удалось осуществить их план! Вы же это понимаете сами! Почему сейчас вы молчите, Хельмут? Потому что все еще надеетесь на то, что ваши жена и сын живы? Что им сохранят жизнь, если вы будете молчать? Да почему? Зачем это им? Просто ответьте мне на этот один вопрос – и я оставлю вас в покое. Зачем этим людям, кто бы они ни были, оставлять в живых вашу семью, если вам уже конец, и они, как вы говорите, об этом знают?

Йегер не ответил, по-прежнему сидя недвижимо и безмолвно, и наследник, вздохнув, сделал шаг назад.

– Незачем, – тихо ответил Фридрих сам себе. На мгновение он умолк, подбирая слова, и продолжил все так же негромко: – Мне никогда и никому еще не приходилось говорить таких вещей, и мне неприятно говорить это вам, потому что я от души вам сострадаю. Несмотря на то, что случилось, на все, что было сделано. Потому что даже мысленно не могу представить себя на вашем месте и даже предположить, какой выбор сделал бы я. Но знаю, что я не оставил бы все как есть. Хельмут, мы не можем ничего изменить, но мы можем хотя бы воздать им по заслугам.

– Мы?.. – переспросил Йегер тускло; наследник кивнул, твердо повторив:

– Мы. Вы все еще по нашу сторону. Оступились, сделали неверный выбор, совершили то, что совершать было не должно, но ведь на самом деле вы не с ними. Вы против них…

– Они сказали, что за мной будут следить, – внезапно оборвав Фридриха на полуслове, произнес боец чуть слышно. – Когда я прощался с женой, я сказал ей, что вернусь, как только для этого мне найдут возможность. Она засмеялась и сказала, что я могу не торопиться – ведь с нею уже есть любимый мужчина… и поцеловала сына в щеку… Они пересказали мне все это слово в слово. Наш разговор нельзя было услышать, только если слушал тот, для кого расстояния не важны. Быть может, они слышат нас и теперь, прямо сейчас, в эту самую минуту.

– Кто они? – уточнил Фридрих осторожно, когда тот снова умолк. – Откуда они взялись, откуда узнали, кто вы?

– Этого мне не сказали, а я не спрашивал, – ответил Йегер, по-прежнему опустив глаза и не глядя ни на кого вокруг. – Просто по дороге обратно, в группу, мне попался попутчик. Невзрачный тип, похожий на торговца или крестьянина при деньгах. Мы ехали вместе весь вечер, а наутро за трапезой он завел со мной разговор… Я едва его не убил. Еле сдержался. Тогда он сказал, что с ним я могу сделать что угодно, но это ничего не изменит, потому что обо всем, что происходит со мною, будет известно тем, кто стоит за ним. Мои жена и сын были похищены его сообщниками почти тотчас после моего отъезда. К ним явились люди с фальшивыми Знаками и увезли, сказав, что у меня неприятности, связанные с моей службой, что они в опасности, а потому их доставят в тайное место для защиты. Жена поэтому не сопротивлялась, а ее родители отпустили ее…

– Это тот человек вам сказал так?

– У него был малахитовый листок, – пояснил Йегер тихо. – Жена болела перед родами, и ее мать надела на нее малахитовый амулет своей бабки. Я тогда не препятствовал, чтобы не разжигать бессмысленных ссор, а потом она так и продолжила его носить, никогда не снимая. Он показал мне тот амулет. Его, а не похожий, я бы его из тысячи узнал… Чтобы убедиться, я вернулся домой. Я не стал говорить ее родителям, что случилось, и они решили, что все так, как им и было сказано, а я лишь явился для того, чтобы проверить работу «наших людей»… Моя семья похищена. Это известно доподлинно. Найти тех, кто это сделал, невозможно: я не знаю настоящего имени того, кто говорил со мной, я не видел больше ни одного из них, я не знаю, что им нужно и чего они хотели добиться вашей смертью, почему они хотели гибели именно вас, а не Императора. Но они много знают. Очень много.

– Что именно? О чем?

– Они знали, когда, в какой день вы прибудете в лагерь. Что майстер Гессе будет здесь. Я должен был совершить… это в день его приезда и именно тогда, когда он будет рядом.

– А потом и его убить?

– Нет, – болезненно поморщившись при последнем слове, качнул головой Йегер. – Его смерть была не нужна. Мне не говорили этого, но я думаю – все это ради того, чтобы опорочить Конгрегацию. Смерть наследника в тайном лагере на глазах у лучшего следователя… Я сказал тому человеку, что в лагере меня не будет, ибо я не так давно уже посещал его, и тогда он предложил план, в результате которого сюда меня должны были направить принудительно и не в мой черед. Вскоре после того, как я возвратился в группу, внезапно появились сведения о том самом малефике, которого я избил на глазах у остальных… То ли они сдали нам своего, то ли просто кого-то, о ком имели сведения, этого я не знаю… Я вообще не знаю больше ничего. Ничего больше не могу вам сказать.

– Арбалет, – вмешался Курт, и зондер вздрогнул, будто лишь теперь вспомнив о том, что, кроме него и наследника, в этой комнате есть кто-то еще. – Чей арбалет был у тебя? Откуда он?

– Арбалет мне дал тот человек. Я хранил его в своей дорожной суме и в ней же привез с собою сюда. Утром я дал голубям отравленного зерна и заранее перенес арбалет на крышу. Я должен был спрятать его после… убийства, – с усилием выговорил Йегер, на мгновение осекшись, – но когда увидел, что промазал, что-то щелкнуло у меня в голове, и я не смог действовать так, как было надо. Я…

Он снова запнулся, и Фридрих, выждав мгновение, тихо договорил вместо него:

– …испугался?

– Ужаснулся, – так же едва слышно поправил Йегер. – Я до последнего мгновения не верил в то, что делаю, и лишь тогда осознал, что все происходит в реальности, а не в моем воображении или в страшном сне. Глупо; такого не бывало со мною прежде никогда… Но прежде никогда и не приходилось стрелять в детей.

Наследник поджал губы, однако возражать не стал, лишь вздохнув:

– Просто вы человек, Хельмут. Со слабостями и достоинствами человека. И стыдиться этого достоинства глупо.

– Достоинство? – переспросил тот. – Я предал то, чему должен был и давал клятву служить. Я опозорил себя, соратников, Знак и Конгрегацию. Я убил безвинного человека и едва не пустил прахом будущее Империи. О каком достоинстве вы говорите?

– О способности это понять, – просто пояснил Фридрих.

– Все это теперь неважно. Я сделал это, чтобы сохранить семью. Я боялся, что, если попытаюсь нарушить их условия, я ее потеряю. А в результате потерял всё. Вот что я понимаю. А теперь я не могу ничего изменить, не могу ничем помочь. Я больше ничего не могу вам сказать. Я больше ничего не знаю.

Йегер умолк, все так же глядя в сторону и по-прежнему сидя не шелохнувшись; минута прошла в тишине, и было слышно, что фон Редер стоит у самого порога, прижавшись к двери в надежде расслышать то, что говорится за нею…

– Мне жаль, что все сложилось так, – произнес наконец наследник, и зондер болезненно поморщился, не ответив.

– Последний вопрос, – произнес Курт и, помедлив, уточнил: – Моя смерть была не нужна этим людям или просто необязательна?