тигриным скоком расстилаясь над лестницами, мимо мертвых глаз, уставленных на него из подвала, мимо кипящих сладострастием загробных рек, на чьих заливных лугах чугунный Плутон, восстав из чьей-то головы, победно овладевал плачущей племянницей, средь вдовьего стона несущих конструкций, мимо страшных руин Серафимы Павловны и таких же, но умиротворенных руин Ивана Петровича, подле которых уже никого не было, мимо запертой двери Павла Сергеевича, из-за которой неслись крики, что он еще так молод, и наступающих на лестничную клетку джунглей одного человека, мимо всех тех людей, с их бедной опытностью, которые квартировали здесь и чье сердце неотступно находилось в чьих угодно руках, только не в их собственных, Петров, с неистово бьющимся сердцем, вслед за извивающейся брюнеткой вынесся, выбив головой люк, на самую башенку и застал еще тот момент, когда с вершины дома, торжественно и мрачно погружающегося в кипящие пропасти земли, можно было видеть спокойное небо субботнего вечера и красное солнце, укрывающееся за соседними домами. Хочется надеяться, что Петров успел застать это мгновенье, в котором, кроме него, никто больше не присутствовал, и услышать, стоя со свернутой газетой на краю обреченного дома, как в раскинувшемся воздухе незримый филармонический хор, весь стоявший разутым, твердит ему о любви. Все это продолжалось очень недолгую секунду, а потом последний треск возвестил об окончательной гибели дома № 37, поглощенного вечно голодной матерью-землей. Замешкавшаяся над башенкой брюнетка заложила круг, наклоняясь над тускнеющим зерцалом городской пучины, но тут рука Петрова, выдернувшаяся из грунта, последним усилием ухватила ее за стройную ногу, — и с гортанным криком, маша в воздухе оставшейся ногой, она повлеклась за неумолимым победителем к новым местам жительства, пока тяжелые земляные буруны, с пеной грязного снега на гребнях, не сшиблись и не успокоились над ее головой.

Глава пятнадцатая,

в которой ничто, кроме переговоров со слонами, не мешает Генподрядчику довести эту историю до конца

Генподрядчик, интимно дохнув в домофон, который ничем ему не ответил, пожал плечами и начал подниматься по лестнице. На лестничной клетке первого этажа стоял человек с совком в руках. «Все снится, — сказал он, завидев Генподрядчика. — Один и тот же. Говорит: вставай, говорит, Петров и ходу отсюда, пока не поздно. А зачем, не рассказывает». — «Да, — сказал Генподрядчик. — Говорят, на закате спать вредно. А может, и правда, развеяться как-то, проехаться, в самом деле». — «Да жена ведь, — приглушенно сказал тот, с тоской оглянувшись в глубь квартиры. — Куда денешься». — «Да, — снова сказал Генподрядчик. — Бывает». Тот вздохнул и бодро спросил: «Замазкой не интересуетесь? Хорошая. Залежи остались». — «Спасибо. Может быть, в другой раз». Человек с совком еще вздохнул и задом скрылся в квартире. Генподрядчик выбрался из дому знакомой дорогой. Прораб ждал его посреди двора, по-хозяйски ковыряясь носком в асфальте. «Что так долго-то, — сказал он. — Я уже волноваться начал». — «Правда, долго?» — спросил Генподрядчик. «Да, не соврать, минут сорок, — сказал Прораб, глянув на часы. — Что делал-то?» — «Так», — неопределенно сказал Генподрядчик, с выражением лица, означавшим то же самое. «Водителя я отпустил, — сказал Прораб. — У него рабочий день до шести. Пешком пойдем, здоровее будет». Незнакомый им человек, понурив голову в серой шапке, прошел мимо и скрылся в подъезде. Это был некогда известный читателю, но давно им забытый дядя Паша. Он бывал здесь часто с той поры, как племянница, выйдя замуж, уехала то ли в Череповец, где у ее мужа были все родственники, то ли еще куда-то. Именно здесь, когда дядя Паша однажды ночевал, произошла известная история со слоном. Собственно говоря, ее исходная ситуация, лишившаяся, как свойственно притче, всяких черт местности, хорошо известна отечественному любителю. Человек в ходе продолжительного запоя выходит ночью на балкон и видит во дворе пасущегося белого слона. Он перестает пить, больше года ведет образ жизни, удивляющий родных и знакомых, и лишь по случайности узнает, что в то время к ним в город приезжал странствующий цирк, а слона держали в теплую погоду на заднем дворе, чтобы он мог развеяться. Немногие знают, что человеком, бросившим пить из-за увиденного слона, был известный дядя Паша и что, увидев слона, он не сразу пережил пищевой кризис, а сначала попробовал заговорить с животным и провел в общении с ним несколько небесполезных минут.

— Слышь, земляк, — позвал он, сев на корточки и высунув тяжелую голову между приятно холодящими балконными прутьями, — ты что, слон?

— Ну, любезнейший, — откашлявшись, приятным академическим баритоном сказал тот, — что, собственно, значит «слон». Давайте как-то определимся с понятиями, если вы хотите поговорить об этом. Надеюсь, — прибавил он, покосившись на дядю Пашу, — вы задали этот вопрос не из бессмысленной вежливости и в ваших устах он значил нечто большее, чем «как дела» или «как вы себя носите», по выражению наших коллег-французов.

— Нет, ну что значит «слон», — сказал дядя Паша. — Тут ведь что есть, то есть, ничего не попишешь. Нельзя, как говорится, уйти от очевидного.

— Что мы, в самом деле, — досадливо сказал слон, — как дети малые. Во-первых, нельзя на основе наблюдений за одной особью делать заключения о виде. Как вы отделите случайные признаки от необходимых? Может, у меня хобот — фамильная черта, как у Габсбургов нос? А во-вторых, насчет очевидного, — я столько раз на своем веку от него уходил, что, скажу вам, от него-то уйти всего проще! От чего другого еще помучишься, и так попробуешь, и этак, а от очевидного — это плевое дело!

— А почему вы случайные признаки прямо отождествляете с индивидуальными? — насторожился дядя Паша, чья умственная сфера испытывала благотворное влияние балконных прутьев. — Как же вы объясните взаимодействие индивидуальных и видовых форм, если между ними такое неравенство?

Слон посмотрел на него с интересом.

— Вижу, что недооценил вашей пытливости, — признал он. — Будем считать, это я сгоряча сказал. Давайте отрешимся от этого вопроса, чтоб не сбиваться, и вы сейчас дадите скоренько рабочее определение слона, а я готов обсуждать, кто тут слон, а кто нет.

Дядя Паша подумал.

— Слон — это животное, — уверенно сказал он. — Семейства слоновых, — добавил он зачем-то, тоскливо оглянувшись.

— Э, нет, — запротестовал слон, — мое семейство оставимте в покое — я так понимаю, вы на него намекаете — потому что этак мы до Страшного суда будем круги нарезать. Без тавтологий, если можно.

— Ходит на четырех ногах, — безнадежно продолжил дядя Паша.

— А если встанет на две? — перебил слон, — в цирке видели, должно быть, такой номер: что же это, хлоп — и не слон? Это что, аттракцион такой, «Был слон — и нету»?

— Не менее