class="p1">– Все дети одинаковы. Бегите… – она обернулась, – у вас впереди отличная рыбалка. Может быть, даже повезет с куропатками… – над холмами, на востоке, поднималось золотое солнце ясного, морозного дня.

От твидового пальто тети Марты уютно пахло сладким жасмином.

Привалившись к теплому боку женщины, Полина, зевая, слушала воскресную проповедь. Священник говорил о будущем Рождестве. В Балморале еще не поставили елку, но, по предыдущим визитам, девочка знала, что дерево привезут на следующей неделе. Она нашла глазами светловолосую голову брата:

– Мы с Джоном и детьми ее величества нарядим дерево, как дома, в замке, или на Ганновер-сквер… – Полина любила гостить у тети Марты. В их городском особняке, кроме домоправительницы, слуг и охранников, больше никто не жил. Парадная столовая, серого мрамора, с картиной, где Ворон вел корабль на испанские галеоны, дышала холодом. За завтраком, в компании брата, Полина часто чихала. Они оба ели в школьной форме, девочка накидывала куртку и заматывалась в шарф:

– В замке тоже зябко зимой, – вздыхала Полина, – но, когда была жива мама, у нее в апартаментах всегда горел камин… – она плакала, узнав о смерти матери. Ей хотелось зарыться лицом в шелковую юбку, почувствовать ласковые руки:

– Мама сидела со мной, когда я болела, – девочка шмыгала носом, – она учила меня играть на фортепьяно, мы с ней читали журналы… – больше всего Полина любила устроиться с матерью на низком, арабском диване в библиотеке. Из чеканной, бронзовой пепельницы поднимался дымок сигареты, в открытой коробке блестели шоколадные трюфели. Мать пила кофе, Полине лакей приносил какао. Шелестели страницы Vogue, мать читала Полине светскую хронику. Они рассматривали фото голливудских звезд и холеных красавиц, лица особ королевской крови, как выражались журналы. Полина редко думала о своем происхождении:

– Папа герцог, наша семья получила титул от Вильгельма Завоевателя, но в деревенском пабе, в Банбери, нас не отличить от фермеров… – их, правда, всегда сопровождали охранники. Отец посмеивался:

– Это затем, чтобы у нас была компания, для игры в дартс… – охранники учили Маленького Джона водить машину и стрелять. Полина и сама отлично стреляла. Отец начал брать ее на охоту два года назад:

– Когда мама умерла, – поняла девочка, – папа стал проводить со мной больше времени. Я пошла в школу, переехала в городской особняк… – в Банбери она всегда навещала могилу матери. Брат тоже приходил к памятнику тети Эммы. Полина, отчего-то, подумала:

– О тете Эмме папа написал, что она его возлюбленная жена, на ее памятнике выбили стихи, а у мамы только имя, даты жизни, и фортепианные клавиши… – стоящего по соседству камня леди Антонии, Полина немного побаивалась. Тонкие полосы серой стали, окутывали темный гранит:

– Жертвам нацизма, – читала девочка, – ушедшим в дым и туман… – летом она нашла в библиотеке замка черно-белую брошюру:

– Нюрнберг, 1946 год, – Полина шевелила губами, – материалы процесса над нацистскими преступниками… – застав ее с книжкой, старший брат выдал ей «Дневник», девочки из Голландии, Анны Франк:

– Нас с тобой нацисты тоже бы убили, – хмуро сказал Маленький Джон, – твоя мама была еврейка, а герцогиня Ева… – он указал на портрет викторианских времен, – вообще родилась в Иерусалиме… – женщина, в пышном кринолине, кормила на ступенях террасы голубей.

Полина любила рассматривать семейные альбомы. Она видела старинные фото своей тезки, герцогини Полины:

– В Америке она снималась в ковбойской одежде, – девочка хихикнула, – папа говорит, что характером я пошла в нее и бабушку Джоанну, а еще в тетю Антонию… – брат запоем прочитал «Землю крови» и «Империю зла»:

– Тебе такое еще рано трогать, – он щелкнул Полину по носу, – но тетя отлично писала… – Полина тоже собиралась стать журналистом:

– Но я не хочу освещать показы мод и балы, – думала она, – я, как тетя, поеду туда, где полыхают революции и войны… – в руку ей легло что-то круглое:

– Пожуй, – шепнула ей тетя Марта, – ты проголодалась, с ранним подъемом, с рыбалкой… – Полина кинула в рот леденец. Рядом с тетей ей всегда было спокойно:

– Словно рядом с мамой, – подумала девочка, – но тетя замужем за дядей Максимом, им с папой никак не пожениться… – она пробормотала:

– Спасибо, тетя. Вы получили наши подарки… – зеленые глаза смешливо взглянули на нее:

– Получили, но не распаковывали, разумеется. Я вернусь, и мальчишки узнают, что лежит в ваших пакетах… – Полина, немного, пожалела, что не проводит Рождество в городе:

– То есть в Балморале тоже весело, но у тети Марты лучше топят… – она поймала себя на улыбке, – и разрешают, ради праздника, лечь позже полуночи. У мальчиков в игровой комнате стоит настоящая рулетка и телевизор… – в городском особняке герцога телевизор смотрели только охранники и слуги:

– Считается, что передачи не подходят леди, – хмыкнула Полина, – мне позволяют слушать только радио, и то не все программы… – ее лучшая подружка в школе, Луиза Бромли, всегда интересовалась, кто из мальчиков тети Марты нравится Полине. Слыша разговоры девочек, Лаура ди Амальфи фыркала:

– Вы дети… – говорила кузина, с высоты тринадцати лет, – нашли, о чем рассуждать… – Луиза по секрету призналась Полине, что ей по душе сын мистера Берри, Самюэль:

– Это просто потому, что она в Плимуте проводит каникулы, – решила девочка, – я помню, мама читала французскую книжку, «Здравствуй, грусть». Я спросила, о чем роман. Мама ответила, что о летних приключениях. Я тоже могу писать книги, как тетя Антония, – пришло в голову Полине, – и тоже под псевдонимом. Например, Поль Френч, это хорошо запоминается… – из мальчиков тети Марты, ей, немного, нравился только Максим:

– Он похож на отца, то есть дядю Волка, – поняла Полина, – он вежливый, предупредительный, он встает, когда я поднимаюсь… Остальные всегда валяются на диванах. Они даже бровью не поведут, когда девочка заходит в комнату. Густи теперь живет одна. Бандиты, как их зовет Теодор-Генрих, совсем распоясались. Но подарки, они, все равно, получат, Рождество и есть Рождество… – подарки увозили и близнецы Кардозо, отправляющиеся на континент и в Израиль:

– Маленький Джон переписывается с Фридой, – вспомнила Полина, – они оба знают арабский язык. Теперь он хочет выучить иврит… – брат занимался и русским. Полина нашла глазами прямую спину отца, в старой, провощенной куртке:

– Папа побрился, и надел костюм, но, все равно, от него пахнет гарью и свежей водой… – они вернулись в замок с плетеной сеткой рыбы и тремя куропатками. Запах костра всегда напоминал Полине о предрассветных рыбалках, в Банбери, о звоне комаров над покрытой росой травой, о печеной, пачкающей пальцы картошке. Отец рассказывал им о военных временах:

– Но сейчас войны нигде нет, – успокоила себя девочка, – папа едет по делам, это безопасно… – она поморгала темными, длинными ресницами:

– Последнее благословение… – прихожане поднялись, – сейчас мы пойдем на ланч… – Марта поймала ласковый взгляд мужа:

– Хорошо, что я с ними лечу в Стокгольм, – подумала она, – правильно Волк говорит, береженого Бог бережет. Шведы обеспечивают безопасную квартиру, но мне там появляться не след. Остановлюсь у фрау Кампе, подружка и подружка…

Двери церкви распахнули, в рыжих, кудрявых волосах Полины заиграл солнечный зайчик. Девочка подняла на Марту прозрачно-голубые, отцовские глаза:

– Вы к Рождеству вернетесь… – робко спросила Полина, – а папа когда приедет… – Марта поправила шарф, на шее девочки:

– Чуть позже. Но обещаю, что очень скоро… – герцог остановился на пороге церкви. Солнце освещало маленькое кладбище, с покосившимися памятниками, серого гранита. Башни Балморала возвышались на той стороне быстрой реки, с перекинутым через поток каменным мостом. Ива склонялась к воде, в ярком небе метались птицы:

– И ивы, и трава, и сена сладкий дух, – пробормотал Джон, – простор лугов, и облака, как пух… – сын, сзади, одобрительно, закончил:

– Щебечет дрозд, все выше и все шире, поют все птицы в нашем Оксфордшире… Только мистер Томас писал об Англии, папа, а это Шотландия… – Джон привлек к себе подростка:

– Так даже лучше. Не зря наш предок сидел в здешних краях, на стене Адриана. Держи, милый… – Маленький Джон ощутил в ладони что-то