Одна часть принадлежала Калдрису, а второй было необходимо бежать. Линия раскола прошла точно посередине, как будто в меня ударила молния и в центре удара образовалась ужасающая пропасть, в которой не было ничего.

Как только мы оказались у ворот Альвхейма, Калдрис поставил Фэллон на ноги. Едва ее ботинки коснулись суши – всего лишь на мгновение, – как она рухнула с безмолвным криком.

– Фэллон! – завопила я, пытаясь спрыгнуть с плеча Калдриса.

Он поставил меня на ноги и повернулся к ней, нахмурив брови в полном замешательстве, пытаясь понять, что именно произошло.

А ведь Имельда намекала на это, в те моменты, когда Калдрис находился за пределами слышимости. Она говорила, что мы не знаем, что может произойти, когда бессмертная душа ступит на землю фейри впервые после столетий существования в облике человека.

Колени подогнулись и у меня, и из легких как будто выпустили весь воздух.

Все мои внутренности корчились, мечась, как будто внутри у меня все разрушилось. Я свалилась на четвереньки и вцепилась в землю руками, которая отказывалась меня держать, впивалась в нее ногтями.

Я не могла дышать.

Не могла понять, что происходит с моим телом. Я думала, что мне было больно, когда у меня на теле появилась метка фейри, но та боль была пустяком по сравнению с тем, что я чувствовала сейчас. Внутри меня все горело и рвалось. Это чувство нельзя было сравнить ни с болью, ни со страданиями. Мне казалось, что у меня рвутся и трансформируются кишки, что кости ломаются и срастаются, чтобы создать новую форму.

Пальцам было так холодно, что казалось, они сейчас отвалятся, но при этом было так больно, будто их ломали.

– Эстрелла!

Рев Калдриса донесся до меня как будто с другой стороны окна. Приглушенный стеклом, что отделяло нас друг от друга. Как будто он не мог до меня добраться.

Он перевернул меня на спину, мягко усадив на снег, и перед моим взглядом возникло его лицо. Он то появлялся, то исчезал из поля зрения. В глазах у него тоже горела боль, белая, ослепляющая, пожирающая меня. Он поднял руку и пальцем коснулся моего уха. Даже легкое ласковое прикосновение обожгло мне кожу.

Я повернула голову к Фэллон и увидела, что волосы у нее потемнели, уши заострились и слегка приподнялись, как у всех фейри. А у меня по шее протянулась огненная дорожка, поджигая ее, и Калдрис отшатнулся. Он прикоснулся рукой к своей шее и груди, будто чувствовал, как огонь скручивается и вьется вокруг моего плеча, на котором не было метки. Пальцы у меня горели, и я посмотрела на них и увидела, как они стали чернее, замерцали ярче, словно их погрузили в само ночное небо с россыпью звезд, сияющих на моей потемневшей коже.

Калдрис разорвал воротник моей рубашки, уставившись на то место, где я горела изнутри.

– Черт, – выругался он, выпустив ткань из рук так же быстро, как и схватился за нее.

– Фэллон, – прошептала Имельда тихим голосом.

Она прикрыла рот рукой, и я заставила себя сесть, превозмогая боль, чтобы посмотреть на Фэллон. Ее волосы превращались в самую черную ночь, по шее вились щупальца идеального изображения черной метки фейри, исчезавшей в складках ткани платья.

Она все еще была похожа на себя, на ту самую девушку, которую я встретила в туннелях, когда мы только начали наше путешествие в Мистфел, но ее стало как-то… слишком много. Заостренные уши, черные волосы и сияющие карие глаза. Но больше не было ничего, что указывало бы на то, кем она может быть.

За исключением цвета двора Теней, окрасившего ее кожу.

– Кто она? – спросила я, глядя на нее и пытаясь решить, когда утихла боль в моей душе.

Теперь было совершенно очевидно, что она – некое существо из глубин двора Теней, вписанное в ночные кошмары, и считать ее кем-то другим казалось невозможным.

– Моя дочь, – выразительно произнес женский голос.

Я огляделась, но не обнаружила ни души, которая бы смотрела на меня, кроме тех, кто проделал это путешествие вместе с нами. Все изменилось очень быстро. По небу пробежала волна тени, рассеивая свет, и из чернильной тьмы, которая ей принадлежала, появилась она.

Она ступила на снег, воспользовавшись предоставленным ей магическим переходом. Она изучала дочь, и сияющая улыбка преображала ее лицо, когда она смотрела на Фэллон. Однако лицо у нее выражало вовсе не ту привязанность, которую я ожидала бы увидеть у любой нормальной матери. Нет, у нее на лице отражалось чувство собственности и удовлетворение тем, что ей наконец вернули то, что принадлежало ей по праву.

Затем она перевела взгляд на меня, оглядывая мое тело сверху вниз и злобно ухмыляясь, когда ее внимание сосредоточилось на метке фейри, совпадавшей с меткой моей половины.

– Какой ты все-таки дрянной мальчишка, Калдрис. Ты никогда не говорил мне, что у тебя есть пара, – сказала Маб, склонив голову набок и глядя на меня сверху вниз.

Я отступила к ногам Калдриса, позволив, чтобы он взял меня за руки и поднял.

– Что-то я никак не пойму, что это вы с собой притащили, – сказала она, делая шаг вперед, пока не встала прямо перед нами.

Она протянула руку и черным пальцем, на кончике которого красовался коготь, отвела воротник моей туники в сторону. Там, где она коснулась меня своим когтем, кожа у меня запульсировала, и боль распространилась по всему телу. Казалось, все во мне восстало против ее прикосновения.

– Но мне бы очень хотелось узнать.

Она вывернула руку в другую сторону, и я с ужасом увидела, как она ударила мою мать плетью по щеке.

– Нет! – крикнула я, бросившись вперед, чтобы встать между ними.

Глаза богини потемнели, стали совсем черными, пока она изучала меня. Но потом Маб щелкнула пальцами, и они засияли от удовольствия. За спиной у нее появилась целая армия вооруженных солдат фейри в блестящих черных доспехах, отделанных красной кожей.

Калдрис выступил вперед, толкнув нас с матерью себе за спину и встав между нами и Маб.

– Я привел тебе твою дочь. Выполнил твое требование. Соглашения гласят, что ты не можешь прикасаться к моей человеческой половине.

– Знаешь, что интересно? Что она совсем не похожа на человека. Кем бы она ни была несколько минут назад, сейчас это почти не имеет значения. Ты же знаешь, мой сладкий, что я не выношу никаких тайн. На колени, – сказала она, и жестокая улыбка озарила ее лицо абсолютным ликованием.

Она повернулась к мужчине, который к ней подошел.

– Забери девчонку, и пусть твои люди напомнят Калдрису, что происходит, когда он вызывает недовольство своей королевы.

– Слушаюсь, моя королева, – сказал мужчина, хватая меня рукой за плечо, когда Калдрис упал на колени.

Он скривился, пытаясь подняться на ноги, и из груди у него