один концерт. Певица из Стаси была так себе, но выглядело это мило. Я заглянул в душ, но тут же закрыл дверь. Посмеиваясь, стал спускаться на кухню, мне предстояло провести целый день в компании этой сумасшедшей рок-звезды. Хорошо, что свежие рогалики ждали на столе и поднимали настроение. Хотелось слопать все, но я вспомнил своего диетолога и решил оставить парочку Стасе, которая тоже их полюбила.

Я мило лыбился этой мысли, дожевывая вкусную сдобу, пока сам же не прервал себя, вспоминая про Тома, Скарлет, Ника и всю эту ситуацию. Все эти эмоции, что я испытывал рядом со Стасей, дезориентировали и заставляли совершать несвойственные мне поступки. Приходилось останавливать себя и напоминать о том, что стоит держаться подальше от нее и ее загадочной русской души.

И, черт! Я старался, ушел в свою комнату, пытаясь уловить ту мелодию и снова ее наиграть. Она вызывала определенные ассоциации, но вытравить ее из головы не получалось. Навязчивый мотив привязался и просился на бумагу. И, честно, я какое-то время занимался тем, что меня волновало, в отсутствие съемок. Но девчонка ввалилась в мою комнату, напоминая о себе. А потом пришел Том, и они вместе устроили целое представление, пытаясь меня вывести из себя. И в итоге я просто вернулся наверх к гитаре. Она-то никогда не веселится с кем-то другим.

Знал бы я только, какое сумасшествие ожидает меня позже вечером.

Все закрутилось само собой, не знаю, чего я добивался. Хотел вернуть ее внимание себе? Хотел, чтобы она развеселилась? Чтобы вновь в ней проявилась эта ее сумасшедшинка. А может, хотел отлично провести время, не вспоминая о проблемах. К тому же я наконец поверил в то, что ничего плохого моей семье она не собирается делать. Наверное, можно было придумать тысячу причин, почему я подтолкнул идею разговора Маркусу, а он перешел к обсуждению женщин. А потом я намекнул на одну из них, сидящую в одиночестве за угловым столиком.

Конечно, Стася не могла промолчать. Ей обязательно нужен был спор. Но как же мило она улыбалась, когда подтрунивала надо мной. Спор я проиграл, но наше противостояние нет. Она пошла к девушке, которую мы обсуждали и позвала ее к нам. Рядом на стуле заерзал Страуд.

– Ничего она от тебя не хочет! – прокричал он мне. – Ты ей просто нравишься, придурок.

Я уже хотел что-то ответить, но не успел. Стася и блондинка подошли к нам, и завязался разговор. А я не мог отвести взгляда от Насти. Нравлюсь? Я? Ну да. Я заметил, потом Лиззи подтвердила, что она была поклонницей моих фильмов. Но Том сказал это так, намекая на то, что я нравлюсь ей как обычный парень, как…

Схватив рюмку с выпивкой, я залпом осушил ее, собираясь с мыслями. Мне нужен был свежий воздух. Блондиночка из клуба согласилась на то, чтобы я ее проводил. Жила она не близко, но мы немного прошлись.

– Эта девчонка наговорила столько глупостей про тебя. Я ей не поверила. Скорее всего, ты ей нравишься.

Я остановился и уставился на эту Наташу. Смотрел на нее, но словно сквозь.

– Знаешь, – начал я, – вызову тебе такси. А ты дай мне свой номер. Что-то я не очень хорошо себя чувствую сегодня. Вдруг станет плохо в машине.

– О’кей, – не сразу ответила она, но продиктовала номер.

Мы еще о чем-то трепались, пока ждали такси. Она выспрашивала, как можно попасть на съемки, не знаю ли я нужных людей. Не может ли кто-то из моих друзей помочь ей с этим. Я отвечал на автомате. Хотя и знал, что отец Тома известный режиссер, я никогда никого не продвигал и не советовал. Страуд и я старались пробиться сами. Вместе ходили на кастинги и проходили пробы. Это я и посоветовал Наташе.

Когда такси отъехало, я не сразу вернулся в клуб, стоял и курил, обдумывая то, что сказали Том и блондинка. Потом удалил ее номер из телефона, выбросил сигарету в урну и глубоко вдохнул влажный лондонский воздух. К клубу я подошел в скверном настроении, хотелось что-нибудь разгромить. Я злился на Тома, на Наташу, на Стасю и больше всего на себя.

Но жизнь, знаете ли, любит, чтобы мы запутывались в своих проблемах по самые уши. Так что я не удивился, когда пьяная часть нашей компании вывалилась из черного хода на морозный лондонский воздух. Наверное, ветер и холод могли бы привести в чувства, но чуда не случилось. Наоборот, я отпустил тормоза и провалился в сумасшедший поцелуй, который заставлял забыть о том, кто я, где я и чего хочу. Точнее, чего хочу, теперь я понимал куда яснее. Хотел я эту девушку, которая прижималась ко мне. Хотел целовать каждую частичку ее тела, хотел наказать ее своими поцелуями, заставить просить большего. Я и сам прижимался ближе, пытаясь унять желание, но лишь распалял себя. Все это походило на безумие, которое не могло продолжаться здесь и сейчас. И хорошо, что друг вовремя прервал нас. Иначе мы бы со Стасей жалели о том, что произошло.

Но с ней всегда так, то с восторгом вверх, то с ужасом и стыдом вниз. Такие чувства меня охватили уже к вечеру следующего дня. Оказалось, что она ничего не помнила. И думала, что целовалась с барменом. Том ничего ей не говорил, и я решил промолчать тоже. И дело тут было уже не в подозрениях и компромате, кажется, я все же начинал понимать, что она просто милая и доверчивая девочка. Мне хотелось ее защитить от самой себя.

Но бесило то, что она не помнила нашего поцелуя. А я думал о нем слишком много. Вспоминал, как сначала решил не отвечать ей, но ее губы были такими настойчивыми, что устоять было сложно. И ведь даже на съемках думал о том, как вернусь домой и мы поговорим. Черт! Но она не помнила ничего, зато, кажется, Том все помнил и ехидно посмеивался.

А потом все стало еще хуже.

Возможно, постоянные пересъемки сцен и выкрики режиссера, что сцену опять запороли, действовали на меня. Иногда ты настолько выдыхаешься от постоянного повтора той или иной сцены, что не понимаешь, где ты, а где тот гребаный герой, которого играешь. А может, выбесило то, что всем нужна была Стася, которая создавала особую атмосферу, когда находилась рядом. Все ее любили. Казалось, что мир становится светлее, когда она рядом. Даже Том попал под ее очарование, что уж говорить. Я дико завидовал, когда смотрел в окно, как они целуются под фонарем. Но что я