Однако, едва переехав, Рудольф решил, что совершил огромную ошибку. Он привык к городской жизни, а Файф-Роуд, на которой в основном жили биржевые брокеры, была местом уединенным, где невозможно поймать такси, до ближайшего магазина нужно добираться на машине, а поездки в час пик в студию или театр сильно удлинялись, что действовало ему на нервы. Однажды в ноябре Джоан Тринг позвонила его молодым друзьям-кокни, Тони и Нелли. «Тринг сказала: «Слушайте, Рудольфу там не нравится. Срочно приезжайте и похвалите дом». В тот день пригласили и Кита Бакстера; когда он сказал, что уже договорился поехать в гости к друзьям-актерам, Джоан велела захватить с собой и их. «Ей так хотелось, чтобы он был там счастлив, она стремилась наполнить дом людьми». В конце концов на воскресный обед приехали всего трое друзей; как только они прибыли, Рудольф повел их на экскурсию по дому. «Целью нашего приезда было убедить его полюбить дом, поэтому мы бродили по этому огромному пространству и восклицали: «Невероятно! Настоящее чудо!» Конечно, на самом деле так и было».

Ближе к вечеру Рудольф и Кит отправились вдвоем на долгую прогулку в Ричмонд-парк. Необычайное огромное пространство, где бродят олени и попадаются широкие поляны, поросшие папоротником, когда-то занимали королевские охотничьи угодья, а в охотничьем домике XVIII в., построенном для Георга II, теперь расположилась школа «Королевского балета». Садик дома номер 6 выходит прямо на игровые площадки; чтобы добраться до Болотных ворот, прохода, хорошо известного местным жителям, нужно десять минут идти по Шин-Коммон, району, поросшему густым лесом. Рудольф всегда говорил, что это место напоминает ему Россию. Но то, что в один день кажется залитой солнцем березовой рощей, где поют дрозды, в другое время становится местом страшноватым – снизу доносятся какие-то шорохи, а тропинки неожиданно обрываются в темных, с проломами, кустах. «Пока мы гуляли, Рудольф все время озирался по сторонам, – вспоминает Кит. – Он по-прежнему боялся, что за ним следят».

Весь последний год Кит снимался в сериале «Соперники» и встречался «не только с Рудольфом». Услышав, что они с Марго будут вместе выступать в Гранд-опера, Кит обмолвился, что он никогда не видел «Жизель». «Ты должен прийти и посмотреть, – настаивал Рудольф. – Это мой балет!» Они остановились в любимом отеле Марго, «Тремуай», где провели три-четыре дня, тогда они в последний раз проводили время вместе как любовники.

Однажды ночью Кит и Рудольф отправились в смешанный клуб, куда приходили и геи, и натуралы – «крайняя степень свободы», – после воскресного ужина у Пьера Берже и Ива Сен-Лорана в их квартире на площади Вобан. Пылкий молодой актер очаровал всех, особенно Ива: в то время как раз вышел фильм «Полуночные колокола», имевший большой успех. В другой раз они в том же составе сидели в ресторане «Максим» и получили записку от Аристотеля Онассиса, который приглашал их присоединиться к нему и Марии Каллас. Кит вспоминает, что Каллас весь вечер не сводила взгляда с Онассиса. «Она нисколько не интересовалась другими гостями за столом – ни Ивом, ни Марго, ни Рудольфом». В обоих случаях с ними была Клара Сент; после того как Марго познакомила ее с Берже и Сен-Лораном, она стала их добрым другом и коллегой[118]. Кроме того, она очень сблизилась с самой Марго, которая часто останавливалась в комнате для гостей в ее большой квартире на улице Риволи. Зато привязанность Клары к Рудольфу к тому времени значительно ослабела: «Наши отношения с Рудольфом были короткими. Бурными, но короткими. У него было столько денег, а он ни разу даже кофе меня не угостил. Если мы ужинали вместе, он рассчитывал, что я заплачу за него. Мне стало не так приятно встречаться с ним; гораздо приятнее было видеть его на сцене».

После того как Кит вернулся в Лондон, Рудольф пришел еще на один вечер на площадь Вобан, где собирались сливки парижской интеллигенции. Однако Рудольфу хотелось познакомиться лишь с одним очень красивым юношей, которого он заметил. Подобно Хельмуту Бергеру, актер Пьер Клементи был протеже Лукино Висконти и кумиром «поп-культуры тех лет». Он обладал слегка женственной красотой испорченного ангела, хотя сразу же дал понять, что он не гомосексуал. После того как намеки Рудольфа стали более настойчивыми, последовало то, что Жиль Дюфур, один из гостей, описывает как «дружескую ссору. Все немного потолкались, но никакой драмы. Было только забавно». Тогда невозмутимый Рудольф переключил свое внимание на самого Жиля, еще одного красивого юношу, 21-летнего стажера-модельера, известного своей поразительной «татарской внешностью». «Я нравился Рудольфу, потому что был немного похож на него. Он был очень прямолинейным, когда ему кто-то нравился. Он просил пойти с ним или забыть обо всем. Тогда я был застенчивым, не свободным, как сейчас; кроме того, в то время я встречался с девушками. Я не хотел, чтобы все было настолько откровенно, поэтому… не пошел с ним».

Через несколько дней Жиль пришел с другом к Рудольфу за кулисы, но Рудольф держался надменно и не обращал на него внимания. Так как к тому времени и у Жиля проснулся интерес, он связался с общим знакомым, чтобы снова встретиться с танцовщиком, и на сей раз Рудольф отнесся к новому знакомому совершенно по-иному. «Он попросил меня вернуться с ним в «Ритц» и поспать – просто поспать, – потому что вечером он выступал». В пять часов они вместе пришли в «Пале-Гарнье», и при прощании Рудольф пригласил Жиля в Лондон. «Он приглашал меня погостить в его доме».

Жиль приехал в конце следующей недели, собираясь посмотреть выступление Рудольфа в Ковент-Гардене. Из-за льда и густого тумана его самолет сильно опоздал; к тому времени, как он попал в Ковент-Гарден, все уже ушли. Он поймал такси и поехал на Файф-Роуд, где Рудольф ждал его у двери с тапочками: «Он был очень мил». Величественный ужин был в разгаре, гости, в число которых входили Ролан Пети и Гослинги, не сводили взглядов с Жиля, и ему казалось, «будто я – мадам Помпадур». Но Рудольфу больше всего нравилась невинность Жиля, из-за которой он прозвал его «Дитя». И, как дитя, он ездил за танцовщиком, пока тот выполнял обычный ритуал: разминка и репетиция в Бэронс-Корт в субботу; поход в кино; ужин на Кингс-Роуд; ночная прогулка вдоль витрин антикварных магазинов. Во второй лондонский уик-энд происходило примерно то же самое, а к третьему, несмотря на то что физическая сторона их связи не слишком продвинулась – «секс был только механическим. Рудольф обладал самым красивым телом, но вовсе не был тактильным», – Жиль понял, что влюбляется. «Рудольф понимал, что я слишком льну к нему. Я его утомлял. В воскресенье утром он объяснил, что он мне не подходит, потому что в его жизни главное – балет. Он все мне хорошо объяснил и добавил, что хотел бы, чтобы я остался его другом. А потом он уехал»[119].

Еще за год или два до того Рудольф, объясняя, почему не может ни с кем вступать в длительные отношения, оправдывался Эриком. Теперь препятствием стала сама любовь. Он больше не хотел быть жертвой такой одержимой страсти, какую он испытывал в начале их с Эриком романа – романтической муки, которую он называл «проклятием». Хотя это, несомненно, поддерживало его художественную натуру – служило мотивом для его великих восторженных представлений с Марго, – Рудольф постепенно пришел к выводу, что эмоции такой силы губительны для его карьеры. Он решил, что больше не повторит своей ошибки. «Мне пришлось отсечь всякую личную зависимость. Ты понимаешь? Никакой личной зависимости, это отменено. Чтобы это не отвлекало меня от балета».