И похолодел.

У незнакомца был шрам в паху. Пересадка почки.

Камиль!

Николя вытер мокрое от пота лицо тыльной стороной ладони и сообразил, что шрам – всего лишь линия, проведенная фломастером.

Тело было всего лишь подготовлено к операции. Пересадка еще не состоялась.

Николя показалось, что он вот-вот потеряет сознание. Он отдышался, но в тот момент, когда собрался выйти, услышал выстрел.

Нет!

Ужасная картина промелькнула у него в мозгу, пронзив его мгновенной болью: Камиль с простреленной головой. Он бросился по коридору туда, где из-под приоткрытой двери сочился резкий свет.

Николя ворвался в помещение, вытянув руку, готовый разрядить всю обойму.

В глубине операционной стоял Энцо Бельграно с хирургической маской на груди. Он держал ствол револьвера у виска Камиль – нагой, лежащей на стальном столе, подключенной к аппаратам. Глаза молодой женщины были широко открыты. Она была жива, но не способна пошевелиться, наверняка из-за местной анестезии. Ее брюшная полость была желтой от бетадина. Судя по кардиограмме, которую выписывал осциллограф, ее сердце билось неравномерно. То быстро, то замедленно.

На руках и туловище виднелись следы ожогов. Пикана.

У ее ног лежал Клаудио Кальдерон, глядя неподвижными глазами в потолок. Он получил пулю прямо между глаз.

– Не двигайтесь ни на миллиметр, – сказал Белланже.

Аргентинец кивнул на маленький экран в углу комнаты.

– Вас показала одна из камер, пока Кальдерон ходил выключать сигнализацию своей машины.

Он явно прощупывал полицейского. Что-то неопределимо зловещее поблескивало в его черных глазах.

– Эта женщина… Странная история, вы не находите? – спросил он с выводящим из себя спокойствием. – Я имею в виду, что сначала она получила сердце Луазо, а теперь вот сама оказалась на этом столе, готовая отдать свои органы. Но посмотрите хорошенько на электрокардиограмму. Скачки, безумная партитура биений сердца. Оно исчерпывает свои последние силы, как батарея в конце срока. Когда оно остановится, теперь вопрос нескольких часов. И все-таки мне любопытно. Как вам удалось добраться сюда? Какой след вы в конце концов избрали? Микаэль? Аргентина? Луазо? Признаться, объяснения малышки Камиль не удовлетворили мою любознательность.

Молодая женщина пристально смотрела на Николя. Ее глаза были наполнены ужасом. Она казалась смирившейся, уже умершей. На ее щеку выкатилась слеза.

– Все, – отозвался Николя. – Если сложить вместе все крохотные кусочки мозаики, они нарисуют то, что вы есть на самом деле. Худший из подонков. Вы совершали неописуемые преступления. Убивали годами. Зверски и хладнокровно убили даже собственного брата-близнеца.

Лицо аргентинца не выразило никаких чувств. Настоящая восковая маска.

– Я очень рано узнал, что мой отец мне не родной: он не мог иметь детей. Но он никогда не говорил мне, откуда я родом. А не так давно я услышал о программе идентификации по ДНК в Испании. Я попытал удачу, и это сработало… Но представьте себе мое изумление, когда вдобавок к родительнице я обнаружил еще и братца.

Он присел на корточки, его лицо оказалось прямо напротив лица Камиль. Их разделяло всего лишь несколько сантиметров. Он провел стволом своего оружия по ее щеке.

– Сначала я отправился повидать эту родительницу – несчастное, внушавшее жалость и стыд существо… Да к тому же наполовину безумное. Это нечто… – его лицо скривилось в ужасной гримасе, – не могло быть моей матерью. Во мне не могла течь ее кровь.

Молчание. На его губы снова вернулась отталкивающая ухмылка.

– Эта бедная женщина была там со своим секатором. Я объяснил ей кое-что, произошедшее в Аргентине. Сообщил ей пикантные, соблазнительные детали. Дал ей понять, кого она породила. Думаю, я ее немного напугал.

Николя продолжал целиться в него, поддерживая левой рукой правую.

– А Микаэль? К чему это зверство?

– Я нашел его дом. Вошел туда, когда он отсутствовал, чтобы посмотреть, с кем имею дело. И вообразите мое удивление, когда я попал в его фотолабораторию и увидел на одной из стен свое собственное лицо, а также лица Луазо, Кальдерона, Прадье! Он все знал… Но как? Как он это сделал? Мы приняли решение и занялись… уборкой. Надо было все уничтожить. Фотографии, следы моего происхождения. Микаэлем я занялся лично. Хотел, чтобы он заговорил, чтобы объяснил мне все. Одержимость черной трансплантологией привела его к Кальдерону. Дальше одно потянуло за собой другое – он вышел заодно на меня. А увидев мои фото в газетных статьях, заметил сходство с собой и понял, что мы как-то связаны. Судьба такая странная штука, вы не находите?

– Он так и не сообщил в полицию? Никого не предупредил?

– Он нас преследовал, шел по пятам, все понял. Но его одержимость оказалась сильнее. Он хотел дойти до конца, ему недоставало всего нескольких деталей головоломки. Так что, когда он попался мне в руки, я выпустил из него весь сок. Он умер, а я избавился от фотографий.

– Но некоторые пропустили. Например, фото того слепого аргентинца. Оно было скрыто под слоем других снимков.

– Вы правы. Наверняка из-за слишком большой… спешки, ярости, эйфории. Мы ведь все совершаем ошибки, не так ли? – Он вздохнул. – Заодно мы избавились и от папаши. Им захотел заняться Прадье. Ему это всегда нравилось. Убивать ради вкуса крови, мастерить всякую ерунду из человеческих останков, копаться во внутренностях, как механик в моторе. Это он вырезал почки у тех девок, ему позволяли этим баловаться. Изъять орган, положить его в холодильный контейнер… Вы бы видели его глаза в тот момент! Луазо его стоил. Был помешан на серийных убийцах, преклонялся перед такими типами, как Пьер Фулон… Его было легко найти у Стикса. Вот так и образовалась наша маленькая команда.

Он опять расплылся в своей гнусной улыбочке, явно находя удовольствие в этих пояснениях.

– Идеальный трафик органов – это тот, что не оставляет следов. Но у него есть и слабая сторона – он требует бесследного исчезновения людей, а потом и тел. А как трудно избавиться от тела, вы и сами знаете, вы же легавый. При посредстве Прадье мы решили эту проблему. Когда-нибудь и болота Торреса изрыгнут правду, но это уже не важно. До тех пор много воды и крови утечет.

Николя пристально следил за пальцем хирурга, лежащим на спусковом крючке. Грудь Камиль сильно вздымалась. Она была парализована.

– Все кончено, Бельграно. Остальные полицейские прибудут с минуты на минуту. Бросьте оружие.

– Думаете, я боюсь умереть? – Он усмехнулся. – Моя жизнь не важна. Важно только мое дело. Это маленькое зернышко, которое мы с Кальдероном посадили в обществе. Он в Бельгии, а я здесь. Мы помогали друг другу… – Он погладил Камиль по волосам, пропуская их через свои пальцы в перчатках. – Когда Луазо дал себя укокошить, его заменил Прадье. Мы взялись за бомжей, проституток. Иногда нам везло наткнуться на редкую группу крови… А если нет… – он поджал губы, – ничто ведь не пропадает в этом мире. Эти органы еще послужат когда-нибудь…