— Что это нам дает? -спросил другой расстроенный мэр, глава одного из больших городов в Пенсильвании.

— Что дает, я сейчас скажу, — ответил Маркетти. — Вы мне не нравитесь, и я вам не нравлюсь. Вы считаете меня грязным итальяшкой, а я вас недоумками, но мы можемработать вместе.

— Учитывая ваше предосудительное раздражение, — сказала другая женщина чопорного вида с волосами, собранными в строгий пучок, — мне это не представляется возможным.

— Позвольте объяснить, дорогая леди.

Дон Понткартрен наклонился над столом; в раскрытом вороте куртки виднелась волосатая грудь. Его низкий голос опять зазвучал спокойно и тихо:

— Вам нужна страна и правительство — пожалуйста, мне все равно. Мне же нужен доход от управления страной и правительством. Quid pro quo[111]. Я вас не трогаю, а вы меня. Я делаю за вас грязную работу — раньше ее делал и готов делать в будущем, — а вы даете огромные государственные заказы тем, кому я скажу. Все очень просто. Для вас это проблема?

— Не думаю, — сказал сенатор. — Уверен, прецеденты есть. Один заботится о благе всех.

— Естественно, — согласился мафиозо. — Возьмите Муссолини и Гитлера, дуче и фюрера. Это небо и земля, но они подпитывали глобальную прибыль от войны. К несчастью, оба были параноиками, одержимые манией непобедимости. А мы нет, поскольку война в нашу задачу не входит. У нас другие цели.

— Вы не могли бы описать их, господин Маркетти? — спросил самый молодой за столом мужчина, блондин, постриженный «ежиком», в блейзере известного Массачусетского университета. — Я политолог, заканчиваю докторскую — поздновато, конечно, для моего возраста.

— Все просто, господин Буквоед: политика — это не то, чему учат в школе, — ответил Дон. — Политика — это влияние, а удачная политика — это власть, политическая же власть в своей основе — деньги: что куда и кому идет. Так называемому народу, когда он платит по счету, плевать, куда идут деньги, потому что он предпочитает смотреть матч по телевизору или читать бульварные газетки. По правде говоря, мы нация идиотов... Вот почему вам, придуркам, может, и удастся захватить власть.

— Ваши высказывания крайне оскорбительны, — возмутился молодой докторант. — Позвольте напомнить, здесь дамы.

— Забавно, что-то я ни одной не вижу. А вам напомню: здесь не школа, и я не консультант по этикету... Я ваша палочка-выручалочка. Понадобится что-нибудь сделать, — а обстоятельства таковы, вы это чувствуете, что вам не под силу прибегнуть к своим многообразным средствам, — являетесь ко мне. Дело сделано, я иду на риск, а вы остаетесь чистенькими — вспомните, что могло бы случиться с нашим господином Компьютером из-за его чрезмерного любопытного черного администратора. Caprisce?

— Однако, как вы только что подчеркнули, — сказала третья женщина, сухопарая, с темными проницательными глазами, увеличенными толстыми стеклами, — у нас имеются свои многообразные средства. Зачем нам ваши?

— Va behe![112]— воскликнул Маркетти, разводя руками. — Тогда не надо,желаю вам всего хорошего. Просто хочу, чтоб вы знали: я здесь, если такая необходимость возникнет. Вот почему я пригласил нашего компьютерного gigant и его друга из конгресса и попросил привезти вас сюда, чтобы уяснить наш конкордат. Привезти на моих частных реактивных самолетах, разумеется.

— Его друга? — спросил мэр из Пенсильвании.

— Меня, — ответил слегка смущенный, но непримиримый член подкомитета палаты по разведке. — По приказу из берлинской ячейки. В ЦРУ, возможно, есть неуправляемый малый, которого нужно держать под постоянным наблюдением и разобраться с ним, если потребуется. Использовать кого-то из наших людей — слишком большой риск. Господин Маркетти взялся помочь.

— Похоже, у нас своего рода брак по Ларошфуко, — сказала семидесятилетняя дама с увеличенными оптикой горящими глазами. — Пусть неравный, но выгодный.

— Это я и пытался, хоть и коряво, выразить, мадам.

— Вы выразились прекрасно, но, как всегда, дела красноречивее слов... У вас есть конкордат, господин Маркетти, и я полагаю, мои коллеги согласятся, если я скажу, что мне хотелось бы поскорее отсюда уехать.

— Лимузины ждут внизу, а в частном аэропорту — «лиры».

— Мы с конгрессменами уйдем через черный ход и поедем в разных машинах, — сказал сенатор.

— Как и приехали, сэр, — согласился Дон Понткартрен, поднимаясь вместе с остальными. — Благодарю всех вас от всего моего сицилийского сердца. Встреча прошла успешно, конкордат существует.

По одному, в разной степени испытывая неудобство, американские нацисты покинули богато обставленную столовую в Новом Орлеане. Дон нащупал под крышкой стола скрытый тумблер и щелкнул им, отключая обзорные видеокамеры, скрытые в задрапированных велюром стенах. Его имя, голос и образ будут с пленок убраны, а имя другого, возможно врага, вставлено.

— Придурки, — тихо сказал себе Маркетти. — Наша семья или станет самой богатой в Америке, или мы будем героями республики.

Предметы материальной культуры Древнего Египта — поразительно большие и изящно маленькие — одна из самых удивительных экспозиций Лувра. Скрытая в колоннах подсветка создает игру света и тени, как бы вселяя в экспонаты дух столетий ради сегодняшних посетителей. Но все здесь, однако, напоминало о бренности. Эти мужчины и женщины жили, дышали, занимались любовью и рожали детей, которых надо было кормить обычно щедротами Нила. А потом они умерли, правители и рабы, оставив величественное и жалкое наследство; не слишком хорошие и не слишком дурные, они просто жили когда-то.

Среди этого бесплотного мира два агента Второго бюро и держали свои орудия труда, ожидая встречи между Луи, графом Страсбургским, и Жанин Кортленд, женой американского посла. Этими орудиями были миниатюрный восьмимиллиметровый камкордер, способный принимать тихий разговор на расстоянии двадцати футов, и нагрудный магнитофон для записи голоса на более близком расстоянии. Сотрудник Второго бюро с камкордером и в мини-наушниках расположился между двумя огромными саркофагами, держа перед собой видеокамеру. Другой агент склонился, изображая ученого, рассматривающего древние надписи, чтобы скрыть его от посторонних глаз. Еще один их коллега бродил по залу среди редких посетителей — редких, поскольку в Париже было время ленча. Они поддерживали связь через крошечное радио, укрепленное на лацканах пиджаков.

Первой появилась Жанин Кортленд. Нервно оглядела выставочный зал, всматриваясь в тускло освещенное пространство. Никого не найдя, она принялась бесцельно бродить среди экспонатов, в какой-то момент оказавшись почти вплотную к склонившемуся «ученому», увлекшемуся надписью на саркофаге, потом перешла к застекленному экспонату из древнеегипетского золота. Наконец Андрэ-Луи, граф Страсбургский, появился в главном проходе под аркой — он был великолепен в модном дневном костюме, дополненном голубым шелковым галстуком в разводах. Он заметил жену посла, медленно и осторожно осмотрел зал и, удовлетворенный увиденным, подошел к ней. Первый агент направил свой камкордер, настроил антенну и включил далеко не бесшумное звукоснимающее устройство. Он слушал и смотрел в объектив, прикрывая аппарат левой рукой.