это значит, что купцы торгуют временем, — подытожил он, наливаясь красным. — А время — суть материя грешная! Вот и выходит, что все купцы — сквернопродавцы!

Толпа расходиться не спешила, но кое-кто уже позевывал.

Тойра и Фриний объехали гомонивший и чесавший затылки народ, предоставив жрецу самому разбираться со временем, скверной, которое оно содержит, да купцами, которые торгуют и тем, и другим и много чем еще. Один из таких купцов, нимало не смущаясь устроенным у него перед домом лекторием, радостно приветствовал Мудрого и его спутника. Купец, видимо, давно заметил гостей и приказал слугам открыть для них боковую калиточку.

Он собственной персоной вышел на крыльцо и представился. Звали купца Эркусс Дьянский (как подозревал Фриний, Дьян был какой-нибудь провинциальной деревушкой, фамилию же уважаемый Эркусс1 [1 Роль купцов в Иншгурранском королевстве в описываемый период возрастала. Это выражалось и в том, как к ним обращались. Обращение «господин» было позволено только в отношении высокородных или тех, кто занимал вышестоящую должность в аппарате государственного управления, обращение «брат», «святой отец» и пр. — только относительно священнослужителей. Поэтому купцов стали звать «уважаемые», со временем это обращение также стали употреблять по отношению к горожанам более-менее независимых городов. Впрочем, последних в описываемый период в Иншгурре почти не было.

Вместе с тем обращение «уважаемый», но без использования имени, могло быть применено к любому человеку — как в прямом, так и в ироническом значении этого слова.] выбрал исключительно для внушительности, как это делали сейчас многие купцы).

— Извини, что не с парадного входа… — развел руками Эркусс. — Сам видишь… Ну, прошу в дом.

— Вижу, — проворчал Тойра, — что, сколько бы ты ни платил этому жрецу, всё равно переплачиваешь. Забывает слова, логики никакой…

— Новенький, — пояснил купец. — И боится очень. Прежнего-то чернь в клочья… н-да… а до того, помнишь, был у меня такой тощий, Лысым Журавлем звали? — его кто-то «пером» ночью в переулке осчастливил. Я уж стал двух-трех подсылать в толпу нарочно, чтоб охраняли, а нынешний всё равно боится.

— Так, может, пора тебе прекратить эти фарсы? Если люди поняли что к чему…

Эркусс Дьянский только поморщился:

— Люди-то давно поняли, у нас народ смекалистый. А что прикажешь делать с храмовниками? Эти, если помнишь, поначалу твою клепсидру вообще намеревались обозвать «зандробовым искусом» и еще какой-то там хренотенью.

Уважаемый Эркусс совсем не по-вельможному сплюнул себе под ноги. Поскольку дело происходило в холле, за спешно накрываемым столом, особого ущерба полу не предвиделось: здесь он был выстелен соломой. А вот коридоры, по которым купец вел сюда своих гостей, как на подбор, покрывали дорогие ковры. «Там бы ты не плевался, подумал чародей. — …Но погоди-ка, почему это клепсидра — Тойры?!»

— Храмовники… — Проповедник с благодарностью принял из рук слуги полный кубок, отсалютовал хозяину и пригубил. — Они никогда не уймутся, я тебя предупреждал. Раньше время, чтоб они там ни говорили, принадлежало им. День делился на всенощную, заутреню, обедню, повечерие и так далее. Они, как утверждала Церковь, таким образом хоть немного облагораживали время, счищали с него изначальную скверну. А теперь ты эту скверну используешь, чтобы упорядочить жизнь. О каких естественности и беззаботности в таком случае может идти речь, а?! Да храмовники с монахами сами должны нанимать охранников твоим подкупным лекторам! И своих таких же запускать в мир в большом количестве. И будут запускать, вот увидишь!

Уважаемый Эркусс покачал головой:

— Так что же мне делать?

— Что и раньше! — заявил Тойра. — Платить Церкви откупные и заниматься своим делом — вот что!

— И платить не только Церкви, — улыбнулся купец. — Я уже приказал, сейчас принесут.

С легким изумлением Фриний наблюдал за тем, как Эркусс вручает его приемному отцу несколько увесистых мешочков. По меньшей мере в одном, судя но проступавшим граням, находились драгоценные камни.

Тойра неторопливо подцепил мешочки себе на пояс, а один вручил чародею:

— Считай, это аванс. Кстати, учти, Эркусс: это мой ученик, в случае чего можешь ему доверять как мне самому.

Купец поклонился, Фриний чинно наклонил голову в ответ, не зная, что и думать.

Впрочем, гадать о происходящем ему не было нужды: легко, плавно он проник в сознание уважаемого Эркусса и скользнул по самым верхам его мыслей и ощущений.

Отшатнулся.

Медленно тряхнул головой, чтобы не вызвать у присутствующих подозрений, и прикрыл глаза. Такой смеси благодарности и безумного страха Фриний еще никогда не встречал. Но именно их купец испытывал по отношению к Тойре.

— Всё просто, — объяснил чародею тот, когда они покинули Ахард и отправились на восток, в сторону Тайдона. — Я помогаю — не только Эркуссу, многим зажиточным людям в разных округах — вести дела. В сторону, если хочешь, прогресса. Подбрасываю им разные идейки, как облегчить жизнь. Так думают они «облегчить». На самом-то деле это всегда монета о двух сторонах. Кому-то легче, кому-то — наоборот. Это не облегчение, это ускорение жизни. Не купцы торгуют временем, а я, я делаю его более концентрированным — и не только в каком-нибудь отдельно взятом Ахарде, а во всей Иншгурре. В конечном счете во всем Ллаургине Отсеченном.

— Зачем?

— Возьми бычий пузырь, брось туда лягушку и завяжи его. Увидишь: она никогда не сможешь выбраться наружу, просто не сумеет прорваться, у нее нет для этого ни когтей, ни зубов. А вот если надуть пузырь изнутри, он лопнет.

— Лягушке при этом не поздоровится.

— А тебя не учили в эрхастрии, что всякое сравнение — лишь подобие, но не точная копия того, что сравниваешь? И различия-то как раз позволяют постичь то общее, что имеется между двумя сравниваемыми понятиями. В нашем случае, признаю, лягушка и бычий пузырь — не самый удачный пример.

— Вернемся к прогрессу. Почему ты действуешь именно так?

— Через подставных лиц? Да потому что мне не хочется излишнего интереса со стороны Церкви, Короны или Посоха. В некоторых случаях, чтобы утихомирить пса, я просто швыряю ему кость.

— Как в случае с Посохом.

— Да. Я сотрудничаю с несколькими чародеями, которые достаточно умны, чтобы не задавать вопросов. С теми, кто понимает, что прогресс это всегда больно, что изменения в жизни, внешние изменения, начинаются вот здесь, — он постучал себя по лбу, и здесь, — приложил ладонь к груди. — Недостаточно подарить какому-нибудь Эркуссу идею о часах на площади, нужно сделать так, чтобы люди научились по-новому воспринимать свое бытие, считать свои дни и годы.

— Думаешь, прогресс — это благо?

— Мальчик мой, что такое благо? Всеобщего блага вообще не существует, это выдумка трепачей от Церкви, хоть, согласен, трепачей с хорошо подвешенным языком.