— Понимаю, — не стал спорить я. — Но и ты пойми. Я еще нетвердо стою на ногах. У меня ни семьи, ни дома. Никакой защиты, кроме собственных кулаков. Один в поле не воин, сам понимаешь. Рано.

Цесаревич разлил новую порцию винного пойла по стаканам и задумчиво повторил:

— Рано… Знаешь, Алекс, ты, наверное, единственный человек во всей стране, кто мог бы с такой легкостью отказаться от титула.

Ну, просто я единственный человек в стране, кто понимает, что и без титула можно по жизни неплохо устроиться.

— Не подумай, что я ломаюсь, Твое Высочество. Но всему свое время. Кто такой простолюдин Мирный? Счастливый ублюдок, безродная псина, пыль под ногами великих господ. А боярин Мирный?

— Князь, — поправил Иван.

— Тем более, князь Мирный! Этого гаденыша надо сразу раскатать, что-то слишком быстро он взлетел. А то еще наберет силу, придется и с ним считаться, а делянка тут уже поделена.

— Я не могу оставить тебя без награды, — упрямо нахмурился Иван. — Отец… Э-э-э… Будет негодовать.

Вместо ответа я постучал двумя пальцами по груди в области сердца.

— Хм… — протянул цесаревич. — Если так подумать, технически ты сейчас под призывом. И как военнослужащий можешь быть награжден медалью «За отвагу».

— Ну вот, видишь, даже бутылка не кончилась, а уже придумали! — хмыкнул я.

— Странный ты человек, Александр.

Цесаревич посмотрел на меня как-то внимательно, изучающе. Хотел что-то сказать, но потом лишь покачал головой и начал разливать по новой.

Тут я уже не выдержал:

— Твое Высочество, а есть тут что-то поприличнее винища?

— А-а-алекс! — цесаревич демонстративно закатил глаза. — Ну ты совсем…

— Деревня?

— Кошмар, — пробормотал Иван, доставая из бара бутылку водки.

— Вот с этого и надо было начинать, — произнес я, перехватив у наследника престола пузырь. — Идем, заглянем к Лютому. У него-то наверняка нет волшебного бара под рукой.

Так-то, конечно, пить возбранялось, но, когда в трюме груз 200, кто будет обращать внимание на такие уставные мелочи?

Речь Посполитая, где-то на проселочной дороге, Алексей Ермаков

Этому было бы хоть какое-то оправдание, если бы это оказалось засадой. Но нет, их небольшой отряд просто выскочил пред изумленными очами поляков по самому идиотскому случаю.

Вечер мгновенно перестал быть томным.

Завязавшийся сначала бой даже показался Алексею каким-то легким, скучным. Их маленький отряд бодро теснил пшеков, которые как будто пытались от них удрать.

К сожалению, противник не удирал, а спешно догонял слишком растянувшуюся колонну, принявшую воодушевленных русских бойцов с распростертыми объятиями.

И вот теперь стороны зарубились по-настоящему.

— Назад! Отступаем, отступаем! — рявкнул командир в гарнитуре.

Ермаков и Меншиков, все еще работающие в паре, действовали вполне слаженно и четко. Алексей поднимал довольно эффективные магические щиты, из-под которых Максим весьма метко отстреливался.

Парни почти дошли до опушки леса, когда какая-то слишком меткая польская псина подстрелила-таки Ермакова. Парня опрокинуло на землю, магический щит истончился, но не рухнул.

— Живой? Живой? — перед глазами Алексея возникло лицо Меншикова.

— Чеши давай, — процедил Ермаков. — Два шага осталось.

Бронежилет его спас, но ранение — это ранение, с ним не побегаешь от противника по буеракам.

Меншиков исчез из поля зрения, а в следующий момент Алексея вздернуло вертикально. Максим, шипя и матерясь так, что у грузчиков бы повяли уши, поволок Ермакова с собой.

— Придурок, — выдохнул Алексей, поднимая новый щит.

Толстый, ледяной, насколько хватало сил. Тащить конструкцию было невероятно тяжело, она стремительно истаивала, но ее все же оказалось достаточно, чтобы парни достигли первых деревьев и ушли с линии прямого прострела.

— От придурка слышу, — выдохнул Максим, продолжая тащить соратника за собой.

Деревья, деревья, кустарники, листва под ногами.

— Отступаем, отступаем! — орал командир в ухе, но никто из княжичей не знал, где остальные члены отряда.

Все рассеялись по лесу, спешно выполняя приказ.

— Отступаем, отступаем!

Земля под ногами резко кончилась, и оба княжича кубарем покатились на дно оврага. Алексей бы выл от боли, но адреналин работал получше любой анестезии.

— Вставай, — рыкнул Максим, а в следующее мгновение сам упал рядом, зажав ногу.

Алексей поднял голову — в стремительно сгущающихся унылых осенних сумраках на краю оврага были видны несколько силуэтов, вскидывающих оружие.

Ермаков шмальнул магией, но она разбивалась о личные блокираторы поляков. Меншиков отстреливался лежа, но не попадал.

«Какая идиотская компания для смерти», — подумал Алексей, а в следующее мгновение фигуры на краю обрыва опрокинулись назад, точно подкошенные, поломанные куклы. И затем куцый, голый подлесок осветил яркий пожар взрыва — работали маги огня в компании с тяжелым вооружением.

Наши?

Алексею казалось, что он лишь моргнул, но на самом деле парень отключился и разбудил его вопль в гарнитуре.

— Ермаков, Меншиков! Ермаков! Меншиков!

Алексей хотел вскинуть руку с сигнальным огнем, но магии не осталось, и парень лишь зло зашипел. Зато у лежащего рядом Меншикова, предпочитавшего обычное оружие, ее было в избытке. Максим вскинул кулак, послав в небо сигнальный огонь.

— Вижу, вижу… Сейчас заберем, — забормотала гарнитура с облегчением.

Время растягивалось, как тянучка, и сжималось, как пружина — вот они еще лежат в овраге, а вот уже Максиму накладывают жгут. Вот их грузят на носилки, а вот они уже трясутся в кузове с другими ранеными, которых спешно везут по проселочным буеракам в полевой госпиталь.

— Ты мне жизнь спас, — негромко произнес Ермаков, скосив глаза на Меншикова.

— Ты мне тоже, — усмехнулся тот в ответ.

— Мог бы бросить, — продолжил Алексей. — А потом сказать, что так и было.

Максим сверкнул глазами.

— Не мог. Я, может, и не твой лучший друг, но не сволочь.

— Спасибо, — Ермаков отвернулся.

— И тебе, — эхом ответил Меншиков.

Может ли слепой случай сделать из противников соратников? Изменить судьбы людей? А целой страны?

Мальчишки когда-нибудь вырастут, придут к власти, и что тогда будет — застарелая вражда или омытая кровью дружба?

Каждый сейчас думал об этом, но ни один не стал говорить этого вслух.

Москва, бар, Анна Румянцева

Надо отдать Николаю Распутину должное — ухаживать он умел. Осыпал Анну подарками, цветами, писал красивые текстовые сообщения и выводил в свет.

Впрочем, богатой ложе театра Анна предпочитала шумные бары, где Николай собирался с друзьяшками. Девушка легкомысленно хлопала ресницами, то льнула к Распутину, то равнодушно потягивала коктейль. Но что бы они ни делала, неизменным было одно — Анна не переставала слушать.

Слушала, слушала и каждый раз восхищалась тому, как этот паршивец вертит людьми и мнением любой группы.

— Слышали, Максим Меншиков в госпитале? — ахнула одна из постоянных куколок, украшавших этот стол.

Анна сразу четко определила, кто из сидящих имеет вес и значение, а кто — массовка