Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Говорят, его спас Ермаков, представляете? — продолжала трепать языком девчонка.
— Олеся, — тоном строгого настоятеля храма проговорил Николай. — Ну что за глупые сплетни? Мы все тут взрослые, серьезные люди. И все понимаем, что Ермаков ни при каких условиях не мог бы спасти Максима.
— А вот пристрелить — мог бы, — хохотнул другой боярич.
— Ростислав! — строго одернула говорившего его спутница.
— Ну а что? — ухмыльнулся тот, после чего кивнул на Распутина-младшего. — Вон, посмотри на Никки. Он наверняка что-то знает. Знает и молчит!
— Знаю, — легко согласился Распутин.
— Расскажи, расскажи нам! — тут же загомонили остальные присутствующие.
— Правда, что Ермаков подстрелил Меншикова?
— Теперь будет война родов?
— А государь знает?
— Друзья, — оборвал словесный поток Распутин. — Вы задаете очень важные и очень серьезные вопросы. К сожалению, я не могу сказать вам то, что думаю сам. Это некорректно обсуждать за спиной у Максима.
— Ну, точно Ермаков его подстрелил! — пискнул кто-то.
Остальные закивали, возмущенно загомонили, а Анна покосилась на Распутина. Парень с лицом сытой гадюки наблюдал за происходящим и… Молчал.
Не отрицал и не подтверждал. Он просто вбросил в воздух двусмысленную фразу, и подогретая одним из гостей компания сама сшила белыми нитками то, что уже слышала.
Румянцева посмотрела на боярича, первого ляпнувшего про то, что Ермаков подстрелил Меншикова. Нужно разузнать о нем побольше. Наверняка ему есть что рассказать о Распутине.
Глава 3
Разговоры
— Вы слышали, говорят, Ермаков подстрелил Меншикова в бою!
— Да вы что⁈.
— Ну, знаете, меня это нисколько не удивляет. Их рода давно в состоянии тихой вражды.
— Да-да, уже не первое поколение зуб друг на друга точат. А теперь подвернулся такой удобный случай — война все спишет…
— А я слышал, что это Меншиков подстрелил Ермакова. И в эту версию я верю больше.
— Аргументируете?
— Ну, право слово, что тут аргументировать? Ермаков — это Ермаков, сын Ермакова. А Меншиков — он кто? Максимилиан из какой семьи? Либерасты и казнокрады — такое наследие себе создали. В подобной семье ничего путного вырасти не может, помяните мое слово. Яблоко от яблони.
— Господа, вот вам задачка поинтереснее: если один стрелял в другого, почему же ранены оба? И почему тогда кто-то вообще остался жив?
— Наверное, командир разнял.
— Точно-точно! То-то их так быстро в Москву отправили, обычно в полевом госпитале держат…
— Кто там кого подстрелил, мне, честно говоря, без разницы. А вот война родов, которая теперь совершенно точно начнется, устроит на бирже настоящую истерику. Упускать этот момент никак нельзя, господа.
— И что же вы конкретно предлагаете?
— Я считаю, нужно сбыть с рук акции заведомо проигравшей стороны.
— Да-да, вы как всегда прагматичны… И стоит, наверное, закупить их продукцию, пока предприятия еще работают.
— И какая из этих сторон, уж простите, заведомо проигравшая?
— Ермаковы!
— Меншиковы!
— Уверены?
Москва, Кремль, Дмитрий Алексеевич Романов
— Нашли? — мрачно поинтересовался император у вошедшего без доклада боярина Нарышкина.
— Нашли, — подтвердил Виктор Сергеевич, склонив голову перед Его Величеством. — Плывут на «Артемиде», ночью будут уже в Выборге.
Дмитрий Алексеевич откинулся на спинку кресла и только этим показал свое облегчение. За те несколько часов, во время которых не было известно, куда пропал цесаревич на территории Речи Посполитой, император успел обдумать многое. Например, государь размышлял о том, что его жена вполне в состоянии родить еще ребенка. И этим вопросом стоило бы озаботиться. Все-таки двое детей, из которых один — вообще дочка, это не серьезно для правящей ветви.
— И что ты хочешь мне сказать по этому поводу, Витя? — спросил император, позволяя говорить боярину дальше.
— На группу Лютого было совершено нападение бойцами без знаков отличия. Возможно, планировалась попытка захвата заложников — у нападающих было два БТРа с частичной защитой от магии, — доложил Нарышкин.
— Ну это же прекрасно! — нехорошо прищурился Дмитрий Алексеевич. — Даже если их собирали на помойке, номера все равно можно пробить. БТРы с обвесом от магов на дороге не валяются.
— Так-то да… — протянул боярин Нарышкин, кинув боязливый взгляд на Романова. — Только их немного расплавило.
— Витя, я понимаю, что они не целые, но хоть на чем-то номер должен был остаться, — раздраженно проговорил император, но, посмотрев на Виктора Сергеевича, удивленно переспросил: — Или не остался?
— М-м-м…
— Да как так-то, вашу мать⁈ — рявкнул Дмитрий Алексеевич, ударив кулаком по подлокотнику.
— Ну… — протянул Нарышкин. — В основном здесь заслуга Мирного.
— Мирного? — обалдел Романов. — Мирного⁈ А он что там делал⁈.
— Его Высочество, — развел руками боярин. — Судя по краткому рапорту от Лютого, парень открыл стихию Огня прямо на поле боя. Собственно, только это их и спасло — отряд серьезно потрепало. Шансов отбиться у них практически не было.
Император помассировал пальцами глаза и пробормотал:
— Всечь бы, да награждать придется.
Москва, Главный военный клинический госпиталь имени Бурденко, Мария Нарышкина
Когда Марии позвонил отец и сказал, что ее жених в госпитале, какое-то время девушка, кажется, не слышала ничего.
Максим ранен. Ранен, потому что она запихнула его в состав бойцов контртеррористической операции. Она сама, своими руками…
— Мария! — рявкнула трубка голосом ее злющего отца.
— Да? — пролепетала боярышня.
— Соберись, живо! — потребовал Виктор Сергеевич. — Схватила конфеты, апельсины, наличку, чтобы рассовать персоналу в карманы, и поскакала в госпиталь! Ты меня поняла?
Нарышкина кивнула, а потом поняла, что отец ее не видит.
— Да. Да, отец, я поняла.
— Через полчаса проверю, — проворчал боярин Нарышкин и отключился.
Хоть девушка и пребывала в шоке, но выполнять простые поручения была в состоянии. Жизнь вообще становится проще и понятнее, если разбить ее на множество маленьких банальных действий. Купить угощение? Это легко. Снять наличку? Это еще легче.
Всю дорогу до госпиталя Мария старалась не думать ни о чем, кроме как о гостинцах и словах, которые нужно будет сказать персоналу, раздавая наличные. Но вот боярышня оказалась внутри.
Белые коридоры, в которых суетится персонал, безликие двери с номерами, и ощущение какого-то сковывающего ужаса. Чем ближе Мария подходила к палате Меншикова, тем тяжелее давался ей каждый шаг.
Мысленно девушка была готова к худшему. Что парень горел, что его поломало, перемололо, он ослеп, оглох или вовсе теперь сядет в инвалидное кресло. И с каждым новым нафантазированным ужасом Мария приходила к мрачной решимости — что бы там ни случилось, она не разорвет с ним помолвку. И отцу не даст. И вообще…
Что там «вообще», Мария додумать не успела, потому что цель ее визита располагалась за очередным поворотом. Дверь в палату Меншикова оказалась распахнула. Дверь в палату напротив