Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разделка человека, по сути, мало чем отличается от разделки любого другого крупного животного. Нужно быстро удалить внутренности, затем освежевать тушу и обескровить ее настолько, насколько это возможно в данных обстоятельствах. Разрубленные части мы обычно подвешивали к крючьям сзади экипажа, из-за чего на дороге оставался кровавый след, впрочем имевший вполне символический смысл. Так или иначе, господин Муст работал с проворством знатока, разрезая хрящи и сухожилия, и вскоре сочащиеся кровью куски того, что недавно было Калапом Роудом, уже болтались на задке экипажа. Голову его пинком отправили в сторону неглубокой ямы, вместившей в себя шкуру и потроха несчастного.
Повергает ли подобное в шок? Взгляните на окружающую вас толпу. Вообразите разрубленные тела, лишенные жизни. Ужас, который вызывает у вас подобная картина (надеюсь, что вызывает), представляет собой замысловатую смесь. Лик жизни, вместилище слов, океан клубящихся мыслей, от которых вспыхивают глаза. Изящество, движения и чувство, что перед тобою творение времени (каковым ты, несомненно, являешься), с прошлым, настоящим и будущим. Единственный шаг – и ты с легкостью можешь оказаться на его месте, перенесясь в мир разрубленного мяса и красных костей, утраченного будущего и пустого взгляда мертвых глаз… Может ли быть хоть какое-то путешествие столь жестоким и пугающим, как это?
Ответ: да, когда оно сопровождается бурчанием в желудке и аппетитным предвкушением, от которого текут слюнки.
Будет ли трусостью отвернуться от занятого своим делом господина Муста, любуясь небом и горизонтом или, возможно, с деланым интересом хмуро наблюдая за настороженными взглядами лошадей и мулов? И уж точно не встречаясь глазами ни с кем из людей. Будет ли это проявлением малодушия? О да, безусловно.
Бедняга Калап Роуд. Как же меня мучает совесть, какое горе я испытываю!
Когда мы двинулись дальше, Борз Нервен подобрался ко мне поближе:
– Это было гадко с твоей стороны, Блик.
– Когда мышь загнана в угол…
– Ну, положим, ты меньше всего похож на мышь. Скорее уж на змею, которую мы пригрели на груди.
– Рад, что ты внял предостережению.
– Не сомневаюсь. Я, знаешь ли, мог все выложить начистоту. И ты бы теперь лежал рядом с Роудом, а мне бы ничто не угрожало.
– Хочешь, чтобы я продолжил свой рассказ, Борз? Перечислив всех прочих любовников той женщины, у которой имелись братья?
– Во второй раз не сработает.
– Готов поставить свою жизнь на то, что Крошке Певуну хватит самообладания?
Борз облизал губы.
– Так или иначе, теперь у тебя две истории, и Пурси это не нравится. Она крайне недовольна тем, как ты поступил с Калапом, воспользовавшись ее историей. Бедняжка тоже чувствует себя виноватой.
– Весьма проницательно с твоей стороны, Борз.
– И впредь она больше не будет к тебе снисходительна.
– Воистину.
– Думаю, ты уже труп.
– Борз! – взревел Тульгорд Виз. – Развлеки нас! Спой, парень, спой!
– Но у нас уже есть ужин!
– Может, нам не помешает десерт, Мошка? – рассмеялся Крошка.
– Угу, десерт.
– Блоха?
– Нет, спасибо.
Его братья остановились и уставились на него. Лицо Блохи приобрело страдальческое выражение.
– У меня уже шестой день запор. Во мне куски четырех человек, да к тому же поэтов. Плохих поэтов.
Руки Крошки дрогнули.
– Десерт пойдет тебе на пользу, Блоха.
– С медом, – предложил Мошка. – Если сумеем найти улей.
Блоха нахмурился.
– Ну, может, парочку глаз, – согласился он.
– Борз! – рявкнул Крошка.
– Сейчас! Слушайте, это отличная песня. Она называется «Ночь наемного убийцы»…
– Но рыцари не могут быть наемными убийцами, – возразил Арпо Снисход. – Таково правило. Рыцари не могут быть наемными убийцами, равно как чародеи не могут быть оружейниками, а нищенствующие монахи непременно должны пользоваться палицами и дубинками. Все это знают.
– Пальцами? – нахмурился Тульгорд Виз.
– Палицами. – Борз ошеломленно огляделся вокруг.
– Давай уже пой, – приказал Крошка.
– Мумммуммимммумммиии! Ооолоолооолоо!
– О горе! – послышалось хриплое кваканье Пустеллы, которая ковыляла позади экипажа, вся покрытая пылью, будто привидение.
– Я просто разогревал свой певческий голос, – объяснил Борз. – Итак, «Ночь наемного убийцы», оригинальное сочинение Борза Нервена. Слова Борза Нервена, музыка Борза Нервена. Исполняется…
– Пой уже, или умрешь, – сказал Крошка Певун.
Мрачна ночь в сердце города Малаза,
Тьмой небо скрыто, тьма струится вниз,
Такая темнота, что неподвластна глазу,
Вот где-то стражник крикнул: «Берегись!»
Но крик его и слабым был, и зряшным,
На улицах не увидать людей,
Калам Мехар карабкался на башню,
Презрев соблазны лестниц и дверей.
Императрица корчилась в веселье,
Жестоких пыток намечая план.
Но слышен стон – подействовало зелье,
Что ей поднес безвестный шарлатан.
Покинув трон, Ласин по коридорам
Спешит в исписанный проклятьями клозет,
Дерьмо струится яростным напором
И пахнет так, что больше мочи нет…
– Императрица что, на толчке сидит? – спросил Тульгорд Виз. – У нее понос?
– В том-то и вся суть! – ответил Борз. – Все поют про королей, принцесс и героев, но никто никогда не упоминает про естественные отправления. Я представляю общественности Безумную Императрицу в тот момент, когда она наиболее беззащитна, понял? Чтобы вызвать к ней больше сочувствия и напомнить слушателям, что она такой же человек, как и любой другой.
– Об этом и так все знают, – заявил Тульгород, – и никто не желает слышать подобное в какой-то клятой песне о наемных убийцах!
– Я описываю антураж!
– Пусть продолжает, – сказал Крошка и предостерегающе нацелил палец на Борза. – Но никаких больше этих… естественных отправлений!
Как ливень с неба и еще сильнее
Его обдал премерзостный поток.
Калам утерся, горько сожалея,
Что полотенца впрок не приберег.
«Ты, о Ласин, ты проклята богами!»
Над головой во тьме зияет щель,
Вот в скользкий край он вцепится руками
И через миг свою настигнет цель!
«Минули дни, как грозною убийцей
Острила когти ты, несла ударов град,
Теперь на стульчаке приходится трудиться,
Редеют волосы и непослушен зад…»
– Я же сказал…
– Это часть истории! – пискнул Борз Нервен. – Ничего не могу поделать!
– Императрица, похоже, тоже не могла, – буркнул Апто.
По трубам он карабкался упорно,
Надеясь на другой, удобный путь,
Мечтая свет узреть средь ночи черной,
И выбраться, и чуть передохнуть.
Качнулись своды розовой пещеры,
Калам забился средь мохнатых червяков