«Они убьют меня, — вертелось у нее в голове. — Нет, полицейские услышат меня и спасут. А если я стану кричать, но полицейские все равно меня не услышат? Тогда меня точно убьют».

Дженнифер была близка к истерике. Тяжесть навязанного ей выбора обрушилась на нее всей своей мощью, грозя смять несчастную измученную девочку.

«Они ведь все равно меня убьют».

Нет.

«Меня не убьют. Я нужна им. Я представляю для них какую-то ценность. Я — Номер Четыре, которая им нужна».

Сделать выбор было ей не по силам. Любое возможное решение приводило ее в ужас возможными последствиями.

Дженнифер понимала, что должна предпринять какие-то шаги, чтобы спастись. Другое дело, что путь к спасению в данный момент даже под непрозрачной маской виделся ей как две петляющие тропы, ведущие каждая вдоль высокого обрыва. Какая из двух дорог была правильной, какая вела к цели, а какая — к смерти, какая из них была хотя бы проходимой на всем своем протяжении — оставалось загадкой. При этом Дженнифер понимала, что обратной дороги нет и права на вторую попытку не будет. Она по-прежнему отчаянно вслушивалась в окружающую тишину, все надеясь на то, что какой-нибудь звук, проникший извне, поможет ей сориентироваться, подскажет, какой путь выбрать. Никогда еще тишина не была для нее столь мучительной. Пожалуй, никакие пытки, придуманные для нее похитителями, не могли сравниться с этим ожиданием, терзавшим девушке душу.

«Я все равно умру, — вдруг сокрушенно подумала она, — чуть раньше или чуть позже. Меня убьют — либо одним, либо другим способом… Я все равно погибну».

И вдруг все потеряло смысл. Дженнифер перестала понимать, что происходит, и уж тем более не смогла бы сказать, что она делает правильно, а в чем ошибается. Крепко прижав к себе плюшевого медвежонка, она продолжала ждать, теряясь в мучительных догадках.

И вдруг — словно это была не она, словно кто-то другой заставил двигаться ее руки — она стремительно поднесла руки к лицу и отогнула край маски, закрывавшей ее глаза.

— Нет-нет, не делай этого! — встревоженно воскликнул кинорежиссер.

— Да, давай, молодец! — прокричала в ответ его жена-актриса.

Они оба не отрываясь следили за тем, что происходит на экране большого плоского телевизора, висевшего на неоштукатуренной кирпичной стене их модного лофта в Сохо. Режиссер был худощавым, жилистым мужчиной под сорок. В последние годы он очень неплохо зарабатывал, снимая документальные фильмы на тему борьбы с бедностью в странах третьего мира. Съемки этих фильмов весьма щедро оплачивались несколькими неправительственными организациями. Его изящная, как статуэтка, супруга, с густыми черными, вьющимися, как у Медузы горгоны, волосами, играла в независимых театрах и порой выступала в ночных клубах. Разумеется, это были не те спектакли и концерты, рейтинг которых публикуется в журнале «Нью-Йоркер». С одной стороны, это подпитывало гордость актрисы, всегда считавшей себя вправе заявить, что она не участвует в штамповке произведений массовой культуры, а творит настоящее искусство. С другой стороны, она давно втайне мечтала каким-то образом попасть в культурный мейнстрим, что гарантировало бы ей бо́льшую известность и, несомненно, гораздо более высокие гонорары. Поженились эти двое совсем недавно. Таинство брака было совершено их приятелем-геем, который в процессе самоопределения отказался от церковного сана и на самом деле, скорее всего, уже давно не имел ни морального, ни юридического права совершать какие бы то ни было обряды религиозного и гражданского характера. Тем не менее режиссер и актриса считали себя мужем и женой.

— Вот увидишь, она задаст им жару! Сейчас девчонка начнет с боем прорываться на свободу! — восторженно убеждала мужа женщина.

Тот в ответ лишь покачал головой и рассудительно заметил:

— Нет, ей нужно не в драку лезть, а перехитрить их. Какой смысл бросаться с кулаками на человека, который навел на тебя оружие? Его нужно как-то уговорить, отвлечь — в общем, перехитрить.

Не дослушав до конца тираду мужа, женщина перебила его:

— Да она ведь подросток, считай, еще почти ребенок. Кого она, спрашивается, может перехитрить? Как она обманет двух взрослых людей? Можешь на это даже не рассчитывать.

Семейная пара уже второй раз подписалась на трансляции с сайта «Что будет дальше?». Они вполне искренне считали, что просмотры таких передач служат им курсами повышения профессиональной квалификации, а следовательно, рассчитывали на то, что в конце года с полным правом возместят затраты на это дело, получив налоговый вычет. С их точки зрения, просматривая эти трансляции, они знакомились с актуальным видеоискусством, с актерскими и режиссерскими работами новейшей художественной волны. Зачастую после просмотра очередного эпизода четвертой серии они вели долгие рассудительные беседы о том, что увидели, и о соответствии этого шоу последним тенденциям. Для обоих супругов сериал «Что будет дальше?» был продолжением опытов Энди Уорхола. Они не без оснований полагали, что подобное зрелище может завладеть умами множества зрителей, вне зависимости от страны проживания, от социального происхождения и материального достатка. Номер Четыре приводила обоих в настоящий восторг, причем и мужчина, и женщина были готовы поклясться, что эти просмотры являются для них еще и сугубо интеллектуальной игрой, но никак не проявлением склонности к извращенному вуайеризму и уж ни в коей мере не могут считаться чем-то незаконным. На всякий случай они не стали сообщать друзьям, что подписались на трансляции, но с каждым днем им становилось все труднее удерживать себя от того, чтобы не поделиться с коллегами и единомышленниками своими наблюдениями и мыслей по поводу увиденного. Особенно тяжело было удержаться от разговора на тему запретного шоу во время великосветских банкетов и коктейлей, когда речь заходила о современной технике видеосъемок, о новых форматах массового искусства и о становлении интернет-видео как среды, где высокое, пожалуй впервые, объединялось с массовым. Впрочем, что-то подсказывало режиссеру и актрисе, что многие из их знакомых также втайне от окружающих смотрят трансляции с сайта «Что будет дальше?». В конце концов, они и сами узнали об этом шоу от кого-то из коллег на одном из артистических раутов.

Они были готовы смотреть эпизоды четвертой серии дни и ночи напролет. При этом у каждого сформировалось свое особое понимание образа главной героини. Режиссер воспринимал Номер Четыре скорее по-отечески: он очень переживал за ее судьбу и мысленно желал ей не предпринимать никаких действий, которые могли бы спровоцировать похитителей на лишнее насилие, и вообще постараться никоим образом не раскачивать хрупкую лодку, в которой она оказалась. В свою очередь, актриса была ярой сторонницей того, чтобы Номер Четыре вела себя как можно более вызывающе и боролась бы за свою жизнь и свободу. С ее точки зрения, пленница должна была использовать каждый подвернувшийся шанс. Она должна была вступить в схватку с похитившими ее мужчиной и женщиной. Актриса жаждала борьбы и бунта. Режиссер же выступал скорее за осторожность и послушание.