На Западе многие считают Хомейни фанатиком, а его успех – торжеством суеверий над разумом. Однако его решительная оппозиция системному насилию и призывы ко всеобщей справедливости глубоко созвучны западным религиозным тенденциям того времени. В своем учении он напоминает папу Иоанна XXIII (понтификат 1958–1963 гг.), чья энциклика «Mater et Magistra» («Мать и наставница», 1961 г.) говорила о недопустимости и безнравственности необузданного капитализма – «во всех формах экономической деятельности необходимо руководствоваться принципами социальной справедливости и милосердия». Папа также призвал ко всеобщему равенству. Национального процветания недостаточно: «Целью должна быть социальная справедливость на национальном и международном уровне… при которой всякая экономическая деятельность осуществляется не только ради частной выгоды, но и в интересах общего блага»{1479}. А в своей энциклике «Pacem in Terris» («Мир на земле», 1963 г.) Иоанн XXIII настаивал, что в основе международных отношений должны лежать права человека, а не экономическая выгода. Это звучало явной критикой в адрес эксплуататорской западной политики в неразвитых странах.

Хомейни обличал шаха, а тем временем католическая церковь в Латинской Америке разрабатывала «теологию освобождения». Священники и монахини собирали маленькие общины бедняков для изучения Библии и желали исправить системное насилие бразильского общества. В 1968 г. латиноамериканские епископы встретились в Медельине (Колумбия), чтобы поддержать идеи этого нового движения: Христос на стороне бедняков и угнетенных; христиане должны бороться за справедливость и равенство. В Латинской Америке, как и в Иране, это богословское направление стало серьезной угрозой политической и экономической элите. На священников, придерживавшихся теологии освобождения, навесили ярлык «коммунисты». Как и иранских клириков, их сажали в тюрьмы, пытали и казнили. И все лишь потому, что они объявили во всеуслышание: экономический порядок, навязанный странам «третьего мира» колониальным Западом, несет с собой насилие:

Они убеждали: поскольку страны экономически взаимозависимы, Северная Америка может комфортно жить лишь за счет того, что другие люди (например, в бразильских трущобах) влачат нищенское существование. Американцы покупают товары по бросовым ценам, ибо производство этих товаров связано с эксплуатацией{1481}.

Однако и в Соединенных Штатах религия обрела революционное звучание. Впервые за всю историю ХХ в. она воспротивилась политике американского правительства{1482}. Если президенты Джон Кеннеди и Линдон Джонсон старались держать религию подальше от политики, либеральные католики, протестанты и иудеи вели кампании от имени своей веры против структурного и военного насилия Соединенных Штатов. Подобно шиитским мусульманам Ирана, они выходили на улицы. Они возвышали голос против войны во Вьетнаме. Они присоединялись к Мартину Лютеру Кингу и его движению за гражданские права, которое боролось с расовой дискриминацией у них на родине. В 1962 г. Национальный совет церквей призвал Кеннеди к «решительным усилиям по борьбе с бедностью, и на родине, и за рубежом»{1483}.

На Западе Хомейни часто считают подстрекателем к беспорядкам. А ведь он не призывал к насилию. Люди, выходившие с протестом на улицы, были безоружными, и их гибель обличала жестокость шахского секулярного режима. Убийство Мартина Лютера Кинга, который говорил, что ненасильственная реакция на обиды «абсолютно необходима для нашего выживания… и является ключом к проблемам нашего мира»{1484}, также выявило скрытое насилие американского общества. Кинг согласился бы с призывом Хомейни ко всеобщей справедливости. Он плохо относился к печально закончившейся колониальной операции, проведенной Кеннеди в Заливе Свиней (1961 г.), и, хотя Джонсон дал афроамериканцам больше, чем предыдущие президенты, Кинг отказывался поддержать войну во Вьетнаме. Однако в конце 1970-х гг., когда началась Иранская революция, настроения на Западе изменились. В 1978 г. папой (Иоанном Павлом II) стал консервативный краковский епископ Кароль Войтыла, заклятый противник теологии освобождения. В американской религиозной жизни громко заявило о себе фундаменталистское «Моральное большинство», а демократический президент Джимми Картер, глубоко верующий христианин и сторонник прав человека, поддерживал диктатуру шаха.

В 1970-е гг. Западу казалось, будто Иран процветает. Однако государство богатело за счет нации. Миллионы людей оставались без работы, местную торговлю разрушил приток иностранных товаров, росла ненависть к заезжим американцам{1485}. После изгнания Хомейни шах стал еще авторитарнее и энергичнее проводить секуляризацию. Он отбирал вакафы и устанавливал жесткий бюрократический контроль над медресе{1486}. Когда аятолла Риза Саиди обличил режим, его запытали до смерти, и тысячи демонстрантов вышли на улицы Кума{1487}. Революционное пламя среди молодых вестернизированных иранцев поддерживал Али Шариати (1933–1977), учившийся в Сорбонне{1488}. Он говорил, что если они будут слишком сильно подстраиваться под западные идеалы и оставят шиитское учение, то потеряют себя. Пример Али и Хусейна вдохновлял мусульман подниматься и давать отпор несправедливости, принуждению и тирании. Шариати посадили в тюрьму и пытали, потом выслали из страны, а его скорая смерть почти наверняка была делом рук агентов САВАК. В 1971 г. в Наджафе Хомейни опубликовал аргументы в пользу исламского правительства: править государством должны улема. Его доктрина велаят-е факих («правление [мусульманского] законоведа»), казалось, бросала вызов всей западной современности и шокировала даже многих шиитов: столетиями клирики отказывались занимать официальные должности, ибо в отсутствие «скрытого имама» любая власть испорчена. Однако идеи Хомейни были созвучны воззрению тех интеллектуалов третьего мира, которые говорили нет мировому структурному насилию. Хомейни был несгибаемо убежден, что ислам – «религия людей воинствующих, которые преданы вере и справедливости. Это религия тех, кто жаждет свободы и независимости. Это школа тех, кто борется с империализмом»{1489}.