— Что?

— «Пассат» девяносто шестого года. Инжектор. Велюр. Автоматическая коробка передач. Сиденья с подогревом. Что еще? Автоматический люк и климат-контроль. А вот за тем столом — Миша Флоровский. У него — «Форд-Эскорт». А там — Алик Казаков. У него «Гранд-Чероки».

— А у вас какая машина?

— У меня? Джип. Вы правильно спросили. А почему вы не спрашиваете, что со мной произошло?

— А вы хотите мне об этом рассказать?

— Хочу. Вам — хочу… А что вам уже про меня рассказывали?

— Ничего. Только то, что вы дочь Аварцева и сильно болели.

— Да, я сильно болела…

В зал вошел Федя, отвязавшийся наконец-то от Гены, увидел их на галерее, махнул рукой и уселся к компьютеру.

— Вы представляете себе, что такое дилинг? — спросила Вета.

— Примерно…

— Это как азартная игра. Ты покупаешь доллары за одну цену, а потом выжидаешь и продаешь дороже… Вы играете в карты?

— Иногда.

— Очень похоже. Нужны смелость, выдержка и везение. И нервы. Железные нервы и железная вера в себя. Я читала, что на войне самые страшные подвиги совершают подростки. Они еще просто не верят в смерть. И я не верила. Мой испытательный срок закончился, и у меня была открытая позиция. Я сделала несколько удачных покупок, и меня очень хвалили… Даже отец.

А случилось все Восьмого марта. Зал был совершенно пустой. Для начала я купила десятку.

— Десятку?

— Я купила за марки десять миллионов долларов.

— Ско-олько? — обалдел Башмаков.

— Десять миллионов долларов. Но это же как бы ненастоящие деньги. Они для банка. Если бы курс поднялся даже на один пфенниг, я бы выиграла тысяч сто… Но курс вдруг упал на пять фигур. И я снова взяла десятку, потому что не могла проиграть, я была уверена, что курс обязательно подскочит. Но он упал еще на три фигуры. И тогда я решила перевернуться…

— Что?

— Перевернуться. Я открыла новую позицию и продала двадцатку. Если бы курс продолжал падать, я бы покрыла убыток. Но он вдруг подскочил на четыре фигуры. Я играла через «Банк Австрия». Там был хороший парень — Лео Штефан. Дилеры ведь все друг друга знают. И он мне сбросил на дисплей: «Вета, будь осторожна!» Но я так растерялась, что уже ничего не соображала. Ничего. Все было как во сне. Знаете, бывают такие сны: ты делаешь что-то страшное, непоправимое, постыдное, но при этом помнишь — стоит проснуться, и все встанет на свои места. И я снова перевернулась — купила сотку.

— Сто миллионов? — ужаснулся Башмаков и нехорошо подумал о том, что, пока он за копейки горбатился на стоянке, какие-то соплюшки пробрасывались миллионами.

— Да, сто, — кивнула Вета. — Конечно, так нельзя… И я бы никогда так не сделала… Но это была уже не я… А курс вдруг снова упал на шесть фигур. Депозит в «Банке Австрия» у нас был всего пять миллионов — и Лео сбросил мне: «Извини, Вета, я вынужден закрыть твои позиции, потому что убыток превысил депозит…» Я проиграла пять миллионов долларов!

— М-да-а, — вздохнул Башмаков.

Он проиграл однажды, еще при советской власти, в поезде по дороге с испытательного полигона пятьдесят четыре рубля в карты и несколько лет потом с ненавистью к себе вспоминал эту глупость.

— Я поехала домой. На автоответчике отец наговорил мне поздравлений с Восьмым марта и сообщил, что гордится моими успехами в банке. Я расплакалась, выпила целую бутылку вина, а потом съела две упаковки снотворного, легла и накрылась одеялом — мне казалось, что так никто меня не найдет. Никто. А когда я проснусь, все окажется ночным кошмаром, который исчезает, как только отдергиваешь утреннюю занавеску. Я даже не помнила, как позвонила отцу и сказала: «Папа, я умираю…» Потом были какие-то мужики в зеленых халатах, они мне заталкивали в горло кишку и делали уколы, спрашивали, что я чувствую. А я чувствовала себя ничем, омерзительным ничем… Потом меня отвезли в Боткинскую, в суицидальное отделение… Отец забрал меня оттуда на следующий день и отправил в специальный санаторий. Я там пробыла два месяца, а деньги он банку вернул. Рассчитался оргтехникой… Вот такая я, Олег Трудович, растратчица!

— Ничего, Вета, — шепнул Башмаков, — перемелется — мука будет, — и погладил ее по руке.

— Вы так думаете? — жалобно спросила Вета и посмотрела на него глазами, полными слез.

Вот тогда, наверное, все и началось…

— Тогда и началось, понимаешь ты, черт усатый? Понимаешь или нет?! И что мне теперь делать? Что?! Уехать не могу. Остаться не могу. Что мне делать, рыбья твоя кровь?! Тебе-то хорошо — спрятался в раковину и сиди себе, жри трубочников… А я?..

Эскейпер говорил все это каллихтовому сомику, наконец-то выбравшемуся из раковины и осторожно плывущему вдоль прозрачной стены. Олег Трудович взял сачок, опустил в воду и загородил им перламутровый зев раковины, а потом стукнул пальцем по стеклу. «Сомец» молниеносно метнулся к привычному убежищу и угодил в западню. Эскейпер вынул сачок, поддерживая двумя пальцами мелко вибрирующее ребристое тельце, вывернул марлю — и «сомец» заметался по дну икорного бочонка, среди уже привыкших к неволе самочек.

— Задание выполнено!

Башмаков снова набрал Ветин номер, но тот же электронный женский голос сообщил, что абонент недоступен. Олег Трудович подумал вдруг о том, что ведь та девушка, чей голос записан на пленку, тоже кому-то может дозваниваться, например, любимому мужчине, который бросил ее беременной, а тот, мерзавец, отключил телефон, и она набирает, набирает его номер и слышит, слышит без конца свой же собственный голос: «Абонент отключен или недоступен. Попытайтесь позвонить позже! Билайн!» Она сама себе, своим собственным голосом объясняет: недоступен, недоступен, недоступен…

И Вета вдруг стала недоступной. Доступная женщина с недоступным телефоном. Отличный каламбур. Впрочем, к Вете этот каламбур не подходит. Вета — только не надо смеяться — оказалась девственницей! Такого сюрприза Башмаков никак не ожидал. Конечно, он по каким-то неясным приметам догадывался, даже был убежден, что с личной жизнью у нее не все в порядке. Дилинг… Попытка самоубийства. Но девственная Вета! Вета, учившаяся в Чикаго, разъезжающая на джипе стоимостью в тридцать тысяч долларов, одевающаяся в лучших бутиках, атакуемая всеми лосиноостровскими плейбоями — и вот, пожалуйста! Жемчужина не сверлена…

Когда они воротились из дилинга в комнату, Игнашечкин буквально набросился на Башмакова:

— Куда ты провалился? Обзвонились тут. Мухой лети в торговый центр! Банкомат уже три карточки заглотил! Народ безумствует…

Башмаков позвонил в автодиспетчерскую, но все машины были в разгоне.

— Машину он захотел! Праздник завтра. Анастасия-Овчарница. Все начальство, даже самое шелупонистое, машины расхватало и своим Настям подарки покупает. На трамвае домчишься!