А Шард впал в меланхолию.

На закате молодой Смердрак явился к капитану за распоряжениями. Шард приказал выкопать траншею вдоль всего левого борта корабля. Пиратам хотелось петь песни, а не копать; они недовольно ворчали, ведь Шард ни словом не помянул о том, что опасается пушек, но тот, поигрывая пистолетами, в конце концов настоял на своем. По части стрельбы капитану Шарду равных на борту не было. Капитаны пиратских кораблей обычно славятся своей меткостью: на такой должности удержаться непросто. Для тех, кто стяжал себе право ходить под флагом с черепом и скрещенными костями, дисциплина – первое дело, и Шард насаждал ее железной рукой. К тому времени, как, к вящему удовлетворению капитана, траншея была выкопана, уже зажглись звезды; матросы, которых траншея должна была защищать, ежели дело обернется скверно, ругались на чем свет стоит, пока ее рыли. А закончив работу, шумно потребовали устроить пир и зажарить несколько убитых волов, и Шард возражать не стал. Так что пираты в первый раз за много дней запалили громадный костер, навалив целую гору местного кустарника: они ведь были уверены, что арабы не посмеют вернуться, а Шард про себя знал, что теперь прятаться бесполезно. Всю ночь команда пировала и горланила песни; но Шард, затворившись в штурманской рубке, строил планы.

С приходом утра снарядили шлюпку – так назвали захваченную лошадь – и отобрали для нее команду. Поскольку верхом умели ездить только двое, их-то в команду и назначили: Дика Испанца и боцмана Билла.

По распоряжению Шарда они должны были по очереди принимать командование над шлюпкой и весь день крейсировать по пустыне на расстоянии примерно пяти миль в северо-восточном направлении, но к ночи непременно возвращаться. Лошадь оснастили флагштоком, укрепив его впереди седла, чтобы подавать со шлюпки сигналы, а позади привесили якорь – из страха, как бы лошадь не сбежала.

Как только Дик Испанец отбыл, Шард послал людей прикатить бочки обратно из хранилища, где они были зарыты в песок, и приказал не спускать глаз со шлюпки – а если заметят сигнал, возвращаться как можно быстрее.

Еще до захода солнца пираты похоронили убитых арабов, забрали их бурдюки для воды и весь провиант, что при них нашелся; а ночью на борт подняли все бочки с водой; и на протяжении многих дней ровным счетом ничего не происходило. Впрочем, одно чрезвычайно важное событие все-таки случилось – однажды поднялся ветер, но дул он строго на юг, и, поскольку оазис находился на севере, а за оазисом можно было отыскать верблюжью тропу, Шард решил, что трогаться с места не стоит. Если бы Шарду показалось, что ветер продержится, он, возможно, и поднял бы паруса, но капитан знал, что к вечеру установится полный штиль, и так оно и вышло; в любом случае не этого ветра он ждал. Дни шли за днями; минули уже две недели, и по-прежнему – ни дуновения. Туши волов на жаре не хранились, пришлось забить еще трех, и осталось только семь.

Никогда прежде пиратам не случалось так долго обходиться без рома. Капитан Шард удвоил число вахтенных и еще двоих заставил спать рядом с пушками. Пиратам прискучили их незамысловатые игры, равно как и песни по большей части; а байки, не содержавшие в себе ни слова правды, утратили новизну. И вот настал день, когда пиратов накрыло монотонным однообразием пустыни.

В Сахаре есть свое очарование; провести в ней один день просто чудесно, неделю – приятно, две недели – дело вкуса, но шел уже не первый месяц. Пираты держались с безупречной вежливостью, но боцман желал знать, когда Шард собирается двигаться дальше. Конечно, капитану корабля, попавшего в мертвый штиль посреди пустыни, таких вопросов не задают, но Шард ответствовал, что проложит курс и всенепременно поставит боцмана в известность через пару дней. Еще день-другой минули среди монотонного однообразия Сахары, каковая по части монотонного однообразия далеко превосходит все области земные. Великие болота с ней не сравнятся, равно как и травянистые равнины, равно как и море; одна только Сахара раскинулась в своей неизменности, не затрагивают ее времена года, не преображается ее поверхность, не вянут и не растут цветы, из года в год она все та же на сотни и сотни миль. И снова пришел боцман и, сняв шапку, поинтересовался, не будет ли капитан Шард так бесконечно любезен сообщить команде про новый курс. А Шард заявил, что не намерен трогаться с места до тех пор, пока не будут съедены еще три вола, потому что в трюм поместятся только три, а осталось еще шесть. Но что, если ветер так и не поднимется, предположил боцман. В этот самый момент с севера налетел легкий бриз и взъерошил боцману вихор, пока тот стоял перед капитаном, теребя в руках шапку.

– Это ты мне про ветер рассказываешь? – оборвал его капитан Шард, и Билл малость струхнул, ведь мать Шарда была цыганкой.

Но то был один из фокусов Сахары: случайный ветерок всего-то навсего сбился с пути. Минула еще одна неделя; съели еще двух волов.

Пираты повиновались капитану Шарду с нарочитым усердием, но поглядывали недобро. Билл пришел снова, и Шард ответил ему по-цыгански.

Вот так обстояли дела одним жарким сахарским утром, когда шлюпка подала сигнал.

Впередсмотрящий доложил Шарду, и Шард прочел сообщение: «За кормой конница». Чуть позже пришел еще сигнал: «С пушками».

– Так, – обронил капитан Шард.

Один лишь луч надежды блеснул для Шарда: флажки на шлюпке затрепетали. Впервые за пять недель с севера подул легкий ветерок – совсем легкий, едва заметный. Прискакал Дик Испанец и поставил лошадь на якорь с правого борта, а слева по борту неспешно приближалась конница.

В пределах видимости всадники показались только днем, и все это время ветерок дул не стихая.

– Один узел, – отметил Шард в полдень. – Два узла, – промолвил он в шесть склянок, а ветер все крепчал, а арабы все приближались.

К пяти вечера веселые молодцы со злодейского корабля «Стреляный воробей» разглядели двенадцать старинных длинноствольных пушек на низких тележках, запряженных лошадьми, и, по всему судя, легкие орудия, погруженные на верблюдов. Ветер между тем еще усилился.

– Не поднять ли паруса, сэр? – предложил Билл.

– Еще не время, – отрезал Шард.

К шести часам вечера арабы оказались у самой границы досягаемости пушек и там встали. Прошел томительный час или около того, но враги не двигались с места. Они, по всей видимости, решили дождаться темноты и только тогда установить орудия. Возможно, они собирались вырыть орудийный окоп и насыпать бруствер, а оттуда уже преспокойно палить по кораблю.

– Мы можем делать три узла, – сказал себе Шард, расхаживая по кватердеку туда-сюда быстрыми, короткими шагами.

Солнце село; слышно было, как арабы молятся; а веселые молодцы Шарда принялись ругаться на чем свет стоит, давая понять, что они ничем не хуже.