В лучах заходящего солнца Шард стоял на юте, размышляя о смерти; он умрет не от жажды – сперва команда взбунтуется, думал он. Волы в очередной и последний раз отказались от рома, и пираты уже бросали на капитана Шарда недобрые взгляды: они не ворчали, но каждый посматривал этак искоса, как если бы у всех в голове была одна и та же мысль, которая в словах не нуждалась. По вечернему небу клином, похожим на букву V, пролетело два десятка гусей: они вытянули шеи и вдруг все разом спикировали куда-то вниз, к горизонту. Капитан Шард кинулся в штурманскую рубку; туда вскорости явилась делегация во главе со Стариканом Фрэнком: тот неловко мялся и теребил в руках шапку.

– Что такое? – осведомился Шард как ни в чем не бывало.

И Старикан Фрэнк сказал то, ради чего пришел:

– Мы вот что хотим знать: что ты делать-то собираешься?

Пираты мрачно закивали.

– Да вот думаю раздобыть для волов воды, раз эти свиньи от рома нос воротят, – ответствовал капитан Шард, – и придется им эту воду отработать по полной, ленивым тварям. Поднять якорь!

При слове «вода» на всех лицах появилось то особое выражение, какое бывает у скитальца, когда он внезапно вспомнит о доме.

– Вода! – воскликнули они.

– А почему бы и нет? – пожал плечами капитан Шард.

И никто так и не узнал, что, если бы не гуси, которые вытянули шеи и внезапно спикировали к земле, никакой воды так не удалось бы отыскать ни той ночью, ни когда-либо потом и забрала бы пиратов Сахара, как забрала уже столь многих и заберет ничуть не меньше. Всю ночь они шли новым курсом, к рассвету отыскали оазис, и волы напились.

Там, на зеленом клочке земли площадью в акр[41] или около того, с пальмами и источником, что вот уже много веков держится и не сдается в окружении тысяч миль песков, пираты решили остаться; ведь тем, кто пробыл какое-то время без воды в одной из африканской пустынь, эта немудрящая жидкость внушает такое почтение, которого тебе, о читатель, не понять. Каждый выбрал себе местечко, дабы построить там хижину, и в ней поселиться, и, глядишь, жениться, и даже позабыть о море; но капитан Шард, наполнив судовые цистерны и бочки, не терпящим возражения тоном приказал поднять якорь. Пираты довольны не были, кое-кто даже поворчал вслух, но когда человек дважды спас сотоварищей от верной смерти исключительно благодаря своей способности мыслить неординарно, то они поневоле начинают уважать его решения, и уважение это поколебать не так-то просто. Нужно помнить, что в трудный час, когда стих ветер, и потом, когда закончилась вода, эти люди совершенно растерялись; во втором случае растерялся и сам Шард, но команда о том не догадывалась. Все это Шард понимал – и не упустил возможности укрепить свой авторитет в глазах лихих молодцов со злодейского корабля, объяснив им свои мотивы, каковые обычно держал в секрете. Этот оазис наверняка что-то вроде порта захода для всех путешественников в пределах сотен миль, втолковывал Шард: да в любой части мира, где только можно разжиться капелькой виски, народу всегда полным-полно! А здесь вода – жидкость еще более редкая, нежели виски в приличных странах, и куда более драгоценная, – уж такие они странные люди, эти арабы! И еще об одном напомнил пиратам Шард: арабы по природе своей крайне любопытны и, повстречав в пустыне корабль, скорее всего, не умолчат о том, а злоязыкий и недобрый мир непременно представит в ложном свете маленькие разногласия «Стреляного воробья» с английской и испанской флотилиями – и просто-напросто встанет на сторону сильного против слабого.

И повздыхали пираты, и затянули песню кабестана[42], и подняли якорь, и впрягли волов, и покатили прочь, делая свой верный узел и никак не больше. Может показаться странным, что вообще понадобилось бросать якорь – при убранных парусах и при мертвом штиле, пока волы отдыхали. Но привычка – вторая натура, она живет и тогда, когда насущная необходимость давно отпала. Спросите лучше, сколько таких бесполезных обычаев храним мы сами; например, есть у нас специальные ушки для того, чтобы поднимать отвороты на охотничьих сапогах, притом что сами отвороты уже больше не поднимаются; или банты на вечерних туфлях – банты, которые не завязываются и не развязываются. Пираты уверяли, что им так спокойнее – и всё тут.

Шард шел курсом юг-тень-запад[43], и в тот день они прошли десять морских миль, а на следующий – семь или восемь, и Шард лег в дрейф. Он вознамерился сделать остановку: для волов на борту было заготовлено достаточно фуража, для людей припасены несколько мешков с галетами, свинья-другая, много домашней птицы и девяносто восемь быков (двух уже съели), а от воды корабль удалился всего-навсего на каких-то двадцать миль. Здесь, заявил Шард, они останутся до тех пор, пока их прошлое не позабудется: а там, глядишь, кто-нибудь что-нибудь изобретет или появится какая-нибудь новинка, дабы отвлечь людские мысли от них самих и от потопленных ими кораблей; капитан не принял в расчет, что есть на свете люди, которым хорошо платят за то, чтобы они все помнили.

На полпути между стоянкой и оазисом Шард устроил небольшой склад и закопал там свои бочки с водой. Как только вода в очередном бочонке заканчивалась, он отправлял полдюжины людей по очереди катить его к хранилищу. Передвигались они ночью, а днем прятались; на следующую ночь добирались до оазиса, наполняли бочку и катили ее обратно. Вот так всего в десяти милях от корабля Шард вскоре создал запас воды, какого не знали мучимые жаждой уроженцы Африки; из этого хранилища он мог спокойно пополнять свои судовые цистерны когда только вздумается. Он разрешил своим людям петь песни и даже зажигать костры – в пределах разумного, конечно. То-то весело было ночами, пока хватало рома; порою на чужаков с любопытством глазели газели, порою мимо крался лев – заслышав его громоподобный рев, пираты ощущали себя еще в большей безопасности на борту корабля; а повсюду вокруг, ровная, плоская и бескрайняя, раскинулась Сахара.

– Да уж тут всяко получше, чем в английской тюрьме, – заявлял капитан Шард.

А мертвый штиль все длился; в ночи даже пески не перешептывались с ветерками; когда же ром закончился и показалось, что быть беде, Шард напомнил пиратам, как мало пригодился им ром, когда ничего другого у них не было, а волы на него даже не взглянули.

Так текли дни – с песнями, а порою даже и танцами; а ночами вокруг потаенного костерка в песчаной лощине, выставив только одного часового, пираты травили морские байки. Какое это было облегчение после утомительных вахт и необходимости спать рядом с пушками – воистину отдых для глаз и для измотанных нервов; и, даже скучая по рому, все сходились на том, что для такого корабля, как у них, нет места лучше суши.