Но в разговорах с этим тучным стариканом меня больше всего озадачило то, что озадачивает и по сей день: никто из тех, кто однажды совершил обмен в этой конторе, обратно не возвращался; клиент мог приходить снова и снова изо дня в день на протяжении многих недель, но, раз заключив сделку, больше уже не появлялся: так рассказал мне старик, но, когда я спросил почему, он лишь пробормотал в ответ, что не знает.

Только для того, чтобы разгадать эту загадку и ни для чего другого, я решил, что сам рано или поздно заключу-таки сделку в задней комнатушке этой загадочной конторы. Я надумал обменять какое-нибудь совсем пустячное зло на неприятность столь же мелкую, почти ничего тем самым не выгадав, – чтобы, так сказать, не дать Судьбе никакой зацепки, потому что к такого рода торговле относился с величайшим недоверием. Я ведь хорошо знал, что никому еще не удавалось остаться в выигрыше за счет вмешательства потусторонних сил, и чем более чудесным кажется обретенное преимущество, тем крепче и надежнее вцепляются в свою жертву боги либо ведьмы. Через несколько дней мне предстояло возвращаться в Англию, и я уже начинал опасаться морской болезни: этот страх морской болезни – не саму болезнь, но просто страх перед нею, – я и решил обменять на какую-нибудь столь же незначительную неприятность. Я понятия не имел, с кем мне предстоит иметь дело и кто в действительности стоит во главе фирмы (в магазинах никогда этого не знаешь!), но посчитал, что ни иудей, ни дьявол на такой пустяковой трансакции много не заработают.

Я сказал старику о своем замысле; он презрительно фыркнул, услышав о товаре столь ничтожном, и попытался уговорить меня на сделку не в пример более темную, но я крепко стоял на своем. Тогда конторщик принялся хвастливо рассказывать байки о большом бизнесе и о крупных контрактах, которые проходили через его руки. Так, однажды в контору прибежал человек в надежде обменять смерть – он случайно принял яд, и жить ему оставалось двенадцать часов. Зловещий старикан сумел обслужить и его. Один из клиентов как раз хотел обменять нужный товар.

– Что же он отдал в обмен на смерть? – полюбопытствовал я.

– Жизнь, – отвечал жуткий старик, хихикнув себе под нос.

– Видать, жизнь его была просто ужасна, – предположил я.

– Это не мое дело, – заявил владелец конторы, лениво позвякивая двадцатифранковыми монетами в кармане.

На протяжении последующих нескольких дней я приходил в контору и наблюдал, как из рук в руки переходят престранные товары; слышал, как по углам загадочно перешептываются клиенты, разбившись попарно, и наконец встают и идут в заднюю комнатушку, а следом поспешает старик – дабы скрепить сделку.

В течение недели я дважды в день платил по двадцать франков и наблюдал жизнь со всеми ее великими и малыми нуждами: утром и вечером она раскрывалось передо мною во всем своем удивительном многообразии.

Но вот однажды мне повстречался респектабельный джентльмен с совсем мелкой надобностью: похоже, у него была ровно та неприятность, которая мне бы отлично подошла. Он вечно боялся, что лифт оборвется. А я слишком хорошо знал гидравлику, чтобы паниковать по такому вздорному поводу; при этом я отлично сознавал, что излечивать этот его нелепый страх – не моя забота. Нескольких слов хватило, чтобы убедить его: моя неприятность отлично ему подходит – он ведь никогда не покидал континента, а я, с другой стороны, при необходимости всегда мог воспользоваться лестницей; вдобавок в тот момент мне, как, должно быть, очень многим в той конторе, казалось, что страх настолько смехотворный никогда не причинит мне неудобств. И однако ж, порою он оборачивается сущим проклятием моей жизни. Когда мы оба расписались на пергаменте в задней комнатушке, кишащей пауками, и старик в свой черед скрепил договор своей подписью (за что каждый из нас заплатил ему по пятьдесят франков), я вернулся в гостиницу – и увидел на цокольном этаже это смертельно опасное устройство. Меня спросили, поеду ли я на лифте; в силу привычки я решил рискнуть – и всю дорогу не дышал и стискивал кулаки. Ничто не заставит меня повторить этот кошмарный подъем снова. Да я скорее полечу к себе в номер на воздушном шаре. А почему? Да ведь если с воздушным шаром что-то случится, у вас еще есть шанс: лопнув, шар превратится в подобие парашюта или зацепится за дерево, да мало ли что! – но если лифт оборвется и рухнет в шахту, вам крышка. Что до морской болезни – мне она больше не грозит. Не могу объяснить почему – просто знаю, и все.

На следующий день я вновь отправился в контору, в которой совершил этот примечательный обмен – и куда, раз заключив сделку, никто никогда больше не возвращается. Я с завязанными глазами нашел бы дорогу в тот сомнительный квартал, откуда выходит убогая улочка, в конце которой сворачиваешь в проулок, а от него отходит тупик, где некогда и стояла диковинная контора. С одной стороны к ней примыкало здание с желобчатыми, выкрашенными в красный цвет колоннами, а с другой стороны – дешевая ювелирная лавка с серебряными брошечками в витрине. Вот в таком несуразном окружении стоял домишко с коричневыми брусьями и зелеными стенами.

Не прошло и получаса, как я уже оказался в тупике, куда наведывался дважды в день в течение всей прошлой недели. Я нашел здание с уродливыми крашеными колоннами и ювелирную лавку, торгующую брошками, но зеленого домика с дверным проемом, сколоченным из трех брусьев, не было.

Вы скажете, его снесли – по-быстрому, за одну ночь: вот и разгадка! Но нет, ничего подобного; ведь теперь здание с желобчатыми колоннами, покрашенными поверх штукатурки, и дешевая ювелирная лавка с серебряными брошками (каждую из которых я смог бы детально описать) стояли стена к стене.

В первой «Книге чудес» рассказывается о том, как капитан Шард со злодейского корабля «Стреляный воробей», разграбив приморский город Бомбашарну, удалился от дел; и, предоставив пиратствовать молодежи, при полном одобрении Северной и Южной Атлантики, поселился с полоненной королевой на своем плавучем острове.

Порою ему, конечно, случалось тряхнуть стариной и потопить корабль-другой, но он уже не кружил вдоль торговых путей; и боязливые купцы высматривали на горизонте иные паруса.

Отнюдь не старость сподвигла Шарда оставить свою романтичную профессию и не предосудительность ее традиций, не огнестрельная рана и не выпивка; но лишь жестокая необходимость и обстоятельства неодолимой силы. Пять флотилий гнались за ним по пятам. А теперь я расскажу о том, как в один прекрасный день Шард ускользнул от них в Средиземном море, как он сражался с арабами, как на двадцати трех градусах северной широты и четырех градусах восточной долготы в первый и последний раз прогремел бортовой залп корабельных пушек, и о многом другом, о чем адмиралтейства ведать не ведают.

Пиратский капитан Шард славно погулял по морям на своем веку, все его веселые молодцы щеголяли серьгами с самым настоящим жемчугом, но теперь английский флот на всех парусах гнался за ним вдоль испанского побережья, подгоняемый попутным северным ветром. Англичане не то чтобы прямо настигали лихой корабль Шарда под названием «Стреляный воробей», однако подошли ближе, нежели ему бы того хотелось, и изрядно мешали бизнесу.