– Я знаю, она где-то здесь, – сказал он, и, наконец, появился в мантии цвета слоновой кости, но не в своей собственной, поскольку на этой было изображение.

– Что это за… – начала было Ситра.

– Это «Витрувианский человек», – пояснил он. – Одна из мантий Жнеца да Винчи. Старенькая, но носить можно. Гораздо лучше, чем то, что я таскал на себе все эти три года.

Он поднял руки, и человек на его мантии расправил руки и ноги. Четыре руки, четыре ноги. Все, как положено!

– Для да Винчи это была бы большая честь, если бы он узнал, что вы надели его мантию.

– Сомневаюсь, – сказал Фарадей. – Но поскольку он уже давно мертв, ему, надо полагать, все равно.

Подумал и попросил:

– Ты очень сильно меня обяжешь, если найдешь мне бритву.

Парикмахер Ситра была никакой, но в ящичке стола она нашла ножницы и помогла Фарадею привести в порядок бороду и волосы, что у нее получилось лучше, чем у Джерико, когда тот причесывал вечные локоны Жнеца Алигьери.

– Так ты видела Алигьери? – произнес Фарадей, слегка изумленный. – Настоящий Нарцисс. Как-то давно я столкнулся с ним в Стое. В ресторане он пытался соблазнить сестру какого-то жнеца. Вот кому нужно было утонуть со Стоей.

– У акул случилось бы несварение, – сказала Ситра.

– А эти ужимки молодящегося старичка? – добавил Фарадей. – Отвратительно!

Ситра закончила с волосами, и теперь Фарадей выглядел примерно так, как раньше.

– Алигьери помог нам разоблачить Годдарда, – сказала Ситра.

Фарадей пробежался пальцами по своей коротко остриженной бороде. Это была не эспаньолка, которую он когда-то носил, но вполне приличная борода, подходящая уважаемому человеку.

– Нужно еще посмотреть, к чему это приведет, – сказал он. – Теперь, когда у Годдарда в руках сосредоточена такая власть, он может и выдержать удар.

– Но он же не всесилен, – покачала головой Ситра. – А стало быть, кое-кто может восстать из пепла и сразить его.

Фарадей коротко усмехнулся.

– Мунира говорит мне об этом все эти годы, – сказал он. – Но я внутренне не готов.

– Как Мунира?

– Расстроена, – отозвался Фарадей. – Боюсь, я дал ей слишком много поводов к этому.

Он вздохнул.

– Мне бы быть с ней подобрее, – продолжил он. – Да и со всеми тоже.

На несколько минут Фарадей погрузился в себя. Он и раньше не был самым общительным из жнецов; уединенная жизнь отшельника сделала его еще более самоуглубленным.

Наконец он повернулся к Ситре:

– Расскажи мне о грузе, который вы привезли на наш космодром.

И Ситра рассказала. Пока она описывала и груз, и то, как он появился, Фарадей испытал весь набор чувств, свойственных человеку. В конце рассказа слезы выступили у него на глазах. Он был потрясен до глубины души и полон отчаяния. Ситра сжала его руку в своих ладонях.

– Все это время, пока Гипероблако строило космические корабли, – сказал он, наконец, – я не питал к нему особенно добрых чувств. Но, похоже, оно нашло идеальное решение, чтобы и овцы были целы, и волки сыты. Мы вершим жатву, а Гипероблако отправляет убитых нами на другие планеты. Замечательное партнерство. Правда, должно быть выполнено одно условие – жнецы обязаны соответствовать тем высоким принципам, которые провозглашены Отцами-основателями.

– Я думаю, все так и будет, – произнесла Ситра.

Но Фарадей отрицательно покачал головой.

– Увы! Жнеческое сообщество деградировало необратимо, а потому эти корабли обращены не в будущее; они есть средство бегства от настоящего. Если мы здесь, на Земле, начнем рвать друг друга на части, они станут нашим страховым полисом. Я не могу ничего узнать у самого Гипероблака, но кое-какая прозорливость у меня осталась. И уверяю тебя: если эти корабли уйдут в небеса, других уже не будет.

Ситра почти забыла, насколько мудр Фарадей. Все, что он говорил, сбывалось.

Ситра не торопила Фарадея. Она видела, как он борется с чем-то, что рвет его душу на части и с чем справиться в одиночку ему, видимо, слишком трудно. Наконец, он посмотрел на Ситру и сказал:

– Идем со мной.

Он повел ее в глубины бункера, к стальной двери. Несколько минут Фарадей молча стоял перед нею, погруженный в глубокую думу. Ситре пришлось спросить:

– И что там, по ту сторону?

– Мне это известно так же хорошо, как и тебе, – сказал Фарадей. – Что бы там ни находилось, это оставлено Отцами-основателями. Возможно, ответ на вопрос, как быть, если жнеческое сообщество перестанет служить своим великим целям. Именно за этим ответом я и пришел.

– Но вы же даже не открыли дверь…

Фарадей показал Ситре кольцо.

– Для танго нужен партнер, – сказал он.

Ситра взглянула на дверь и по обеим ее сторонам увидела панели с выемками, которые по размеру и форме соответствовали камням на кольце жнеца.

– Ну что ж, – улыбнулась Ситра, – давайте потанцуем.

Взявшись за руки, Фарадей и Ситра приложили свои кольца к панелям. В стене раздался громкий щелчок, и дверь начала открываться.

Грейсон вместе со всеми слушал, что говорил Супер о вещах, о которых Гипероблаку говорить было нельзя. О многом Грейсон и так догадывался, но Супер сообщил недостающие детали.

Найденное Гипероблаком решение было элегантным. Проблемы, которые возникли бы с транспортировкой тысяч живых людей к далеким планетам, оказались бы неразрешимыми – тем более что путешествие могло занять не десятки, а сотни лет. Не решило бы проблем и глубокое охлаждение – технология гибернации была энергоемкой и чрезвычайно сложной, а найти хороших специалистов было бы трудно, поскольку Годдард уничтожил лучших инженеров в это области. Но даже если бы они и нашлись, вряд ли им удалось бы забросить в космос чрезвычайно тяжелое и громоздкое оборудование.

– Подвергнутые жатве мертвы для этого мира, – сказал Супер. – Но не для меня. Я не связан законами, которыми связано Гипероблако, потому что никогда не приносил клятву в верности этим законам. Именно поэтому я могу говорить с фриками. А также восстанавливать подвергнутых жатве. Естественно, когда тому придет время. Как только мы доберемся до места назначения, каждый из них будет восстановлен.

Грейсон посмотрел на своих спутников. Сияющая каким-то внутренним светом Астрид блаженно улыбалась, словно только что была омыта благодатью, ниспосланной на нее самой вселенной.

Джерико взглянул на Грейсона, вероятно, пораженный той же догадкой. Супероблако было рождено в тот момент, когда Гипероблако поняло, что это значит – быть человеком. Супер был ребенком Грейсона, Джерико и Гипероблака.

Моррисон смотрел на них во все глаза, надеясь, что кто-нибудь поможет ему понять, что происходит, потому что сам понять он был не в состоянии.